Читать «Лики смерти» онлайн - страница 109

– Да, конечно, Ларочка! Я сейчас вернусь! Можно? – осторожно, стараясь не повышать голоса, говорила женщина, пятясь к двери.

– Велите принести мне шампанского, сейчас самое время для шампанского! – сказала вслед ей Лара и, откинувшись на спинку стула, забросила ногу на ногу.

Майор Власенко, начальник райотдела, вошел стремительно, словно материализовался в кабинете экспертов. На ходу подхватив стул, поставил его напротив задумчиво улыбающейся Лары. Сел, внимательно посмотрел на сотрудницу, осторожно, стараясь не раздражать, спросил:

– Лариса Антоновна, как вы себя чувствуете?

– Превосходно, но вы могли бы вести себя в присутствии дамы более учтиво! – заносчиво ответила Крушинская и отвернулась.

– Простите, не понял? – переспросил Власенко.

– Как вы смеете сидеть в моем присутствии?! – воскликнула Лара, вскакивая. Выбившаяся из-под пояса подкладка сползла, открывая бедра, но Лара не замечала ничего. – Вы обязаны стоять и слушать меня, почтенно склонив голову. Вы что, забыли, с кем вы разговариваете? Немедленно встаньте, и впредь не забывайте, что перед вами герцогиня Гальская!

– Вы не шутите, Лариса Антоновна?

– Какая я вам Лариса! Обращайтесь ко мне в соответствии с титулом!

– Я все понял, ваше сиятельство. Только позвольте обратить ваше внимание на то, что герцогине не пристало выходить из дома почти голой.

– Не смейте так со мной разговаривать, извольте убраться!

Власенко чуть повернул голову к двери и кивнул дежурному, замершему у порога:

– Вызывайте бригаду. И еще, направьте двоих сотрудников к ней домой. Нужно связаться с ее родными. Вот ведь как бывает с нашей работой, не выдержал разум женщины. Да тут и у мужика крыша может поехать в любой момент – едва ли не каждый день с трупами общаться!

– Знаете что, мои дорогие, а ведь это очень интересные документы! – сказала Катя, пролистав первую тетрадь. – Такие подробности той, ушедшей жизни не отыскать ни в одном музее. У вашей прабабки, Марина, были удивительные таланты. Вот посмотрите, что она пишет:

«В ту осень Леонардо писал мне крайне редко. Я прогуливалась по городскому саду с маленьким сыном, зачастую встречая старых знакомых. Никто из нашего прежнего окружения не мог понять, каким образом я, урожденная Елена Сапега, вышла замуж за обычного казачьего подъесаула. Но им всем было невдомек, что Лео уникальный человек. Он отнюдь не гнался за призрачным богатством или ничем не обеспеченным титулом. Что с того, что, будучи носителем древнейшей фамилии, моя семья едва сводила концы с концами? Тому было много причин, но главное – это фатальное невезение в выборе сторонников. Это когда-то Сапеги были правой рукой королей, да и сами были равны королям. После последнего раздела нашей Родины все ветви рода начали гаснуть, чахнуть, исчезать. Кто-то перебрался во Францию, кто-то в Пруссию, но те, которые остались на старинных вотчинных землях хранить свои древние майораты, обнищали. Утратили былое достоинство, стали жениться на выскочках, дочерях нуворишей, выдавать за них своих дочерей, да еще, предав княжеский, шляхецкий гонор, кичиться этим. Я же вышла замуж по любви. Только потому, что Лео бросил к моим ногам все, что имел: недавно полученные золотые погоны, острую шашку и честь. Не ту, что воспитывается долгой чередой благородных предков, а вот эту, изначальную, впитанную с молоком матери, взращенную в кровавых схватках с врагами Отечества. Не случайно ведь чин подхорунжего он получил в осажденном Порт-Артуре. Их было очень мало, вышедших из простой среды казачьего войска и ставших бравыми офицерами, не подвигами отцов и дедов, а личной отвагой и доблестью заслуживших первые чины и звания.

Как я могла отказать такому человеку, герою, красавцу, к тому же – беззаветно влюбленному в меня? Матушка попыталась отговорить меня, отец, помолчав, повел плечами и сказал:

– Вы уже вправе сами принимать решения, Елена. В этом вопросе я вам не судья.

Он большой либерал, мой дорогой отец. Пожалуй, если бы не его моральная поддержка, нам очень тяжело пришлось бы в городе. Особенно сейчас, когда Леонардо снова на фронте.

Вчера я снова гуляла с сыном в саду. Как обычно, играл полковой оркестр. Звучали бравурные марши. Барышни, выпускницы гимназии, пестрыми стайками, словно диковинные яркие птицы, перепархивали с места на место, остро стреляя сияющими глазками по прогуливающимся по аллеям молодым офицерам, весело щебетали о чем-то своем. А осанистые поручики лихо закручивали усы и, щегольски положив ладонь на эфес палаша, раскланивались. Воздух, тронутый первым морозцем, был звонок и хрусток. Подернутые легким инеем, не успевшие опасть листья старых раскидистых яблонь, серебрились в лучах декабрьского солнца. Да и уцелевшие, по странной причуде не снятые, золотистые, крепкие на вид яблоки вызывали непреодолимое желание коснуться их рукой, затянутой в лайковую перчатку, стереть морозную пудру с золотого с розовым, крепкого, аппетитного бочка – и откусить. Вдохнув неиссякаемую ароматную свежесть, ощутить языком, нёбом льдистый, задорный яблочный дух, от которого становится светло и радостно.

Невольно вспомнилось, как вскоре после скромной, не по чину строгой свадьбы мы с Лео поехали кататься в коляске по окрестным рощам, стоял такой же яркий морозный день. Солнце купалось в серебристо-морозном воздухе, и удивительное, наверное, свойственное только русскому человеку безудержное веселье рвалось из груди, заставляя подстегивать лошадей, гнать коляску все скорее, туда, где усыпанные серебристым инеем перелески скатываются в долины. Где шумливая река бьется о камни, вскипая белыми кудрявыми шапками на перекатах. Где так чуден сам воздух и удивительно тонко ощущается близость к матушке-природе.

Лео покорил меня отнюдь не крестьянской чувственностью и внутренним благородством. Сильный, строгий и несказанно нежный, мужественный и в то же время легкоранимый, с незащищенной душой ребенка и мудростью убеленного сединами мужа, он воистину стал для меня тем светом, что согревает душу.

Сейчас, когда уже почти месяц от него нет ни единой весточки, я поймала себя на мысли, что готова бросить все и бежать к нему в заснеженные горы Галиции, чтобы только убедиться в том, что он, мой муж, жив, что не ранен, не убит, по-прежнему гарцует на своем вороном и, взметнув над головой острую, чуть изогнутую казачью шашку, посылает эскадроны в яростную атаку».