Читать «Сталин. Разгадка Сфинкса» онлайн - страница 414

Американец Такер пишет, что «много лет провел в Москве», «возглавляя небольшое переводческое бюро» из членов посольств трех англоязычных стран. Именно в те «далекие годы» у него зародилась мысль «написать книгу о Сталине». Сразу после войны Такер женился на москвичке, студентке Евгении Пестрецовой.

В следующем, 1947 году, в СССР вышел закон, запрещавший браки советских граждан с иностранцами. Данным указом власти пытались воспрепятствовать миграции населения, грозившей еще более усугубить демографическую ситуацию в стране. О чем заокеанский гость, всецело поглощенный своей молодой супругой, очевидно, не имел никакого понятия.

Вторая жена Пастернака, Зинаида, упоминала о том периоде, как о времени некоего повального падения нравов. Когда мужчины почти поголовно бросали своих законных подруг и обзаводились более молодыми женами. Юные девушки же практически вешались на шею первому встречному мужчине.

Лишь после смерти Сталина Евгения Пестрецова, наконец, получила выездную визу, и чета Такеров уехала в США.

Работая в СССР редактором переводческого бюро и малоосновательно считая Сталина единственным виновником его «мытарств», Такер много размышлял о внешних проявлениях почитания Генералиссимуса в стране. По молодости и недомыслию он «долго не мог понять его причин». Книга психолога Карена Хорни «Невроз и человеческое развитие» явилась для Такера откровением. Он вообразил, что ключом к разгадке фантастического авторитета и славы Сталина является синдром параноидального раздвоения личности. Гипотеза Такера, естественно, не нашла поддержки, за исключением его жены, так как в то время «на Западе не было принято придавать серьезное значение феномену культа личности Сталина».

То есть Генералиссимус не считался деспотом и диктатором, а признавался в мире человеком, остановившим тиранию Гитлера. «Но, к счастью, — говорит Такер, — с появлением на Западе в 1956 г. текста доклада Н.С. Хрущева на закрытом заседании XX съезда, я, наконец, получил большое количество авторитетных свидетельств», подтверждавших как будто его выкладки. Исходя из ложной и глубоко неверной концепции, американец приступил к биографическому труду о Сталине. Работе весьма обстоятельной и крепко сколоченной, но базирующейся на ложном посыле и, преимущественно, на малодостоверных материалах. Профессор фактически находится в плену собственных заблуждений. В поле зрения Такера автоматически попадали лишь сведения, работавшие на его версию. Все прочие он попросту не принимал во внимание. Таким образом, без явного умысла, ввиду стечения жизненных обстоятельств, совершенно недостаточного знания и понимания российских реалий и дезориентированный свой супругой, иностранец Такер пошел по ложному пути.

Но «клинический» случай американца довольно прост. В отличие от Такера, во многом «писавшего вилами на воде», «черногорец из Сербии» Джилас несколько раз встречался со Сталиным. «Черногорский» темперамент», как по сути признавался Джилас в предисловии к однотомнику произведений на русском языке, во многом повлиял на полярность его оценок Генералиссимуса. Он приехал в составе югославской военной миссии в Москву в возрасте 33 лет весной сорок четвертого года с чрезмерно идеализированными «представлениями о советской власти и Советском Союзе, с одной стороны, и с собственными насущными нуждами — с другой».