Читать «Нечаев вернулся» онлайн - страница 37

Не то чтобы он считал недопустимым писать об этом. Он прекрасно знал, что такие вещи происходили после войны сплошь и рядом. Обритые наголо женщины, расправы без суда, сведение счетов — он знал, слышал про это. Что ж, в конце концов, рано или поздно подобные вещи должны были всплыть на поверхность — пузыри тины в стоячих водах истории. Он бы и сам написал, если б мог, про пытки в Алжире. Чтобы освободиться от этих воспоминаний, выплеснуть их на бумагу. Рассказал бы про то, как он, молодой солдат-призывник, содрогаясь от ужаса, но не смея ослушаться приказа, пытал подозреваемых из ФНО. Тем более, что никто до сих пор про это не написал. Никто из воевавших в Алжире, насколько он знал, до сих пор на это не решился.

Нет, не тема привела его в такое негодование. Не сама по себе история этого абсурда — ибо, согласитесь, пытать человека, чтобы заставить его сказать, какого цвета было его гестаповское удостоверение, абсурд полнейший! Шизофренический бред! Как будто мелкие доносчики получали в гестапо удостоверения! Кстати, эти удостоверения были зеленые. И Тереза прекрасно это знала. Может быть, ей доводилось встречать гестаповских осведомителей, которые хвастались перед ней своим красивым удостоверением, вместо того чтобы на нее донести. Короче, они были зеленые, и слава богу! Что бы она делала, окажись они красными? Красное удостоверение сотрудника гестапо — конфуз, да и только!

Ужаснуло Пьера не то, что Дюрас вспоминает эту гнусность. Память о таких вещах необходима. Она может стать очистительной. Нет, все дело было в тоне, в позиции, с которой это подавалось. Ибо для Дюрас это была вовсе не гнусность. Она рассказывает про пытку с гордостью, с самодовольством, с уверенностью в собственной правоте. «Не будет больше на свете справедливости, если сейчас она сама не станет ею», — написала Дюрас. Не будет больше на свете справедливости, если не подвергнуть пытке жалкого грязного старика. Если не присвоить себе право вершить суд — пусть неправедный, зато революционный. Старая песня! Разумеется, справедливость — это она, Тереза. «Она маленького роста. Ей ничего не нужно. Она холодна, ею владеет холодный гнев и требует, чтобы она холодно выкрикивала слова, рожденные необходимостью, неотвратимой, как стихия. Она — это справедливость, какой не было на этой земле уже сто пятьдесят лет».

Книга выпала у него из рук. Пьер просто взвыл от ярости.

Сто пятьдесят лет! Если отсчитывать от 1944 года — это французская революция! Значит, со времени взятия Бастилии пришлось ждать, когда наконец Тереза поймает мелкого стукача — да еще не факт, что он действительно был стукачом и не солгал насчет зеленого удостоверения, чтобы его перестали бить! — и устроит этот славный революционный допрос, а потом опишет его, чтобы в бедной Франции наконец-то возродилась справедливость!