Читать «Как обрести индивидуальную свободу» онлайн - страница 20

В наш век печей мы скоро позабудем, что некогда пекли картофель в золе, как индейцы. Плита не только заняла место и наполнила дом запахами — она скрыла огонь, и я почувствовал, что потерял друга. В огне всегда можно увидеть чье-то лицо. Глядя в него по вечерам, земледелец очищает мысли от скверны, от пошлости, накопившейся задень.

В наших гостиных сам язык теряет свою силу и вырождается в бессмысленную болтовню — настолько далека наша жизнь от его основ и так холодны метафоры и тропы, которые успевают остыть, пока доставляются на подъемниках: иначе говоря, гостиная бесконечно далека от кухни и мастерской.

Идеализация отшельничества на лоне природы и критика всех форм человеческого общежития отражают индивидуализм Торо, но не являются его программным лозунгом. Чересчур доступному людскому обществу Торо предпочитает одиночество: общество утомляет и отвлекает его от серьезных дум. Он предпочитает оставаться один. Ни с кем так не приятно общаться, как с одиночеством.

Мы часто бываем более одинокими среди людей, чем в тишине своих комнат. Когда человек думает или работает, он всегда наедине с собой, где бы он ни был. Одиночество не измеряется милями, которые отделяют человека от его ближних. Истинно прилежный студент так же одинок в шумном улье Кембридж- колледжа, как дервиш в пустыне.

Умение оставаться одному наедине со своими мыслями является следствием достижения человеком определенного культурного и духовного уровня. В качестве примера Генри Торо описывает фермера, который целый день проработал в поле или в лесу один, но не почувствовал одиночества, потому что нашел чем занять себя, «а вернувшись вечером домой, он не может оставаться наедине со своими мыслями, и ему хочется побыть «на людях», вознаградив себя за дневное одиночество. Поэтому он удивляется ученому, который способен просидеть один в доме всю ночь и большую часть дня, не боясь скуки и хандры: он не понимает, что ученый, запершись в доме, обрабатывает в это время свое поле или валит деревья

в своем лесу, как фермер в своем, а потом также ищет развлечений и общества, как и тот, хотя, может быть, и в более концентрированной форме.

Для людей, которые не умеют оставаться наедине с самими собой, Торо не находит ничего лучшего, кроме пожелания-совета работать еще больше:

Бывают люди «трудолюбивые», по-видимому, любящие труд ради него самого, а может быть, потому, что он не дает им впасть в худший соблазн, — этим мне сейчас нечего сказать. Тем, кто не знает, куда девать больший досуг, чем они имеют сей час, я советую работать вдвое больше — пока они не выкупят себя на волю.

Жизнь Г. Д. Торо на берегу Уолденского пруда — образец сознательной жизни, неотъемлемой составляющей которой была философская рефлексия. Торо старательно избегает жизни в мире имитаций и, замыкаясь, казалось бы, на своем личном, индивидуальном бытие, «выходит из себя» на бытие универсальное, общечеловеческое. Рефлексивно суммируя содержание этих и других, не описанных нами эстафет (к примеру, эстафет природоведения и наблюдения), «волн жизни», Торо сумел сосредоточиться и выявить саму волну, событие — закон радостного и плодотворного усилия.