Читать «Птицелов» онлайн - страница 328
Юлия Остапенко
— Если я сейчас должен покаяться и сказать, что не хотел делать злу больно, то не пошли бы вы оба… — свирепо сказал Марвин.
Дух расхохотался — и Марвин совершенно ясно увидел, что это действительно единое существо: губы обоих детей двигались в унисон, и смех звучал совершенно одинаково, так что более низкий смех юноши казался эхом смеха девушки.
— Покаяться!
— Он сказал — покаяться!
— Глупый маленький единобожец!
— Будешь каяться в своём тёмном грязном вонючем храме!
— Умываясь тухлой водой!
— А мне всё равно, жалеешь ты о сделанном или нет!
— Тебе всё равно, — рассудительно сказал Марвин, хотя от этого сплошного потока переливающихся голосов кровь застыла у него в жилах, — но тебе это не нравится.
И снова — взрыв чуждого смеха, холодный и резкий, совершенно безумный.
— Ты вообще не нравишься мне, ничтожество с юга.
— Ты привлёк и привёл за собой силу, с которой сам не смог совладать.
— Даже когда она досталась тебе.
— А это слабость.
— А мне не нравятся слабаки.
— Они обычно не приживаются здесь.
О чём это они болтают? О Лукасе?.. Им не понравилось то, что он не убил Лукаса? Или что не
И в этот миг Марвин понял, кто перед ним. Нет, у него не нашлось слов — он не знал имени этого божества, не знал ни его истории, ни нрава; он знал только, глядя в серо-зелёные глаза девушки, у которой было до боли знакомое лицо, что перед ним — самое могущественное после Единого существо, рождённое на небе или под землёй. Он понял это, потому что на долю мгновения вместил в себя его целиком, а оно, это существо, вместило в себя Марвина — они будто обменялись прикосновением, и это было и рукопожатие, и соитие, и плевок, и объятие, и удар. Марвин ощутил чудовищный приступ тошноты, будто все его кишки пытались выпрыгнуть из нутра наружу, и он знал, что, если сейчас не справится с собой, то немедленно умрёт самой ужасной смертью, какую только можно вообразить. Но он справился не поэтому — страх не мог придать ему сил, он только ещё сильнее гнал склизкий комок боли и понимания, бившийся у Марвина внутри. Но, кроме страха, было что-то ещё — и, вдруг понял Марвин, это то самое, что многие годы вселяло силы и жизнь в Лукаса Джейдри.
Уверенность. Просто уверенность в своей правоте.
Марвин очнулся. Он находился в той же позе, в которой замер, когда дух обрушился в него, и, судя по тому, как затекло тело, стоял так уже Единый знает сколько времени. Во рту было горько, по лицу что-то текло. Марвин с трудом поднял руку и отёр капавшую из носа кровь. И сказал, очень тихо и очень твёрдо:
— Я не знаю, что ты такое, но мне наплевать, что тебе там нравится и что нет. Ты само сказало, что я принёс на север свою войну, начатую на юге. Так вот: не твоё дело то, что я начал на юге, и моё право проливать или не проливать южную кровь.
