Читать «Мысли и воспоминания. Том II» онлайн - страница 178

Из тех немногих споров, которые мне пришлось вести с императором Фридрихом во время его краткого царствования, я хотел бы упомянуть только об одном, связанном с размышлениями по поводу имперской конституции, которой я занимался при прежних ситуациях и снова в марте 1890 г.

Император Фридрих склонялся к тому, чтобы отказать в своем согласии продлить с трех до пяти лет срок действия законодательных органов в империи и в Пруссии. Что касается рейхстага, то я разъяснил ему, что император, как таковой, не является фактором законодательства и только в качестве короля Пруссии воздействует на Союзный совет посредством голосов прусских представителей. Имперская конституция не представляет ему права налагать вето на единодушные решения обоих законодательных органов. Этого разъяснения было достаточно, чтобы побудить его величество подписать документ, которым предписывалось опубликование [имперского] закона от 19 марта 1888 г.

На вопрос его величества о том, что гласит по этому поводу прусская конституция, я мог только ответить, что король имеет такое же право принять или отклонить законопроект, как и каждая из палат ландтага. Тогда его величество временно отказался дать свою подпись, оставляя за собой решение. Возник, таким образом, вопрос, как должно вести себя государственное министерство, просившее короля об утверждении [закона]. Я настаивал и добился согласия пока отказаться от спора с королем, ибо он осуществляет свое бесспорное право, так как, помимо того, законопроект был внесен до перемены на троне и, наконец, мы должны избегать обострения министерским кризисом и без того тяжелого положения, вызванного болезнью монарха. Дело разрешилось тем, что 27 мая его величество по собственному побуждению прислал мне также и прусский закон со своей подписью.

На практике привыкли рассматривать канцлера как лицо, ответственное за все поведение имперского правительства. Об этой ответственности можно утверждать лишь в том случае, если признать его право путем отказа в контрассигновании приостановить сопроводительное послание императора, посредством которого законопроекты союзных правительств (ст. 16) передаются рейхстагу. Сам по себе канцлер, если он не является одновременно уполномоченным Пруссии в Союзном совете, согласно точному тексту конституции, не имеет даже права лично принимать участие в дебатах рейхстага. Если он, как до сих пор, является одновременно носителем прусского мандата в Союзном совете, то по статье 9 он имеет право явиться в рейхстаг и в любое время получить слово; рейхсканцлеру же, как таковому, право это не предоставляется ни по одной из статей конституции. Таким образом, если ни прусский король, ни другой член Союза не облекает канцлера полномочиями [представлять его] в Союзном совете, то у последнего нет законного основания для появления в рейхстаге; хотя согласно статье 15 [канцлер] председательствует в Союзном совете, но без права голоса, и прусские представители так же независимы от него, как и представители остальных союзных государств. Ясно, что изменение существующих условий, в силу которых возлагаемая на канцлера ответственность ограничивается только действиями императорской исполнительной власти и которые лишают его права, не говоря уже об обязанности, появляться в рейхстаге и принимать участие в обсуждении, носило бы не только формальный характер, но существенно переместило бы и центр тяжести факторов нашей общественной жизни. Вопрос о том, рекомендуется ли затрагивать такие возможности, встал передо мной в период, когда в декабре 1884 г. я очутился лицом к лицу с большинством рейхстага, состоявшим из коалиции самых разнородных элементов — социал-демократии, поляков, вельфов, французских друзей из Эльзаса, свободомыслящих тайных республиканцев, а порой и недовольных консерваторов при дворе, в парламенте и в прессе, — коалиции, которая, например, не утвердила ассигнований для должности второго директора в ведомстве иностранных дел. Поддержка против оппозиции, которую я нашел при дворе, в парламенте и вне его, не была безусловной и не была свободной от воздействия недовольных и соперничающих карьеристов. Тогда я в течение ряда лет, при меняющихся взглядах относительно его срочности, обдумывал и обсуждал с другими вопрос, не нуждается ли достигнутая нами степень национального единства для своего обеспечения иной формы, чем ныне действующая, унаследованная от прошлого и развивавшаяся в результате событий и компромиссов с правительствами и парламентами. В то время я, насколько мне помнится, и в своих публичных речах намекал на то, что если рейхстаг сверх границ, допускаемых принципом монархического правления, затруднит прусскому королю осуществление его императорской власти, то король вынужден будет в большей степени опираться на тот фундамент, который предоставляет ему прусская корона и прусская конституция. При составлении имперской конституции я опасался, что нашему национальному объединению грозит прежде всего опасность со стороны династических сепаратистских устремлений. Поэтому я поставил себе задачей приобрести доверие династий честным и благожелательным соблюдением их конституционных прав в империи. Я получил удовлетворение и в том, что германские владетельные дома, в особенности наиболее влиятельные из них, чувствовали себя удовлетворенными и в своем национальном сознании и в своих частных требованиях. В уважении, которое император Вильгельм I питал к своим союзникам, я всегда усматривал понимание политической необходимости, в конце концов преобладавшее над сильным династическим чувством.