Читать «Персоны нон грата и грата» онлайн - страница 84

Она еще немного подумала, покусала колпачок роллера, дописала: чайник, стаканы, фен — и поставила точку.

СЛЕДЫ НА МУКЕ

Телефон зазвонил в сумочке. Я долго нащупывала его среди дисконтных карт, расчесок, косметики и прочей дамской ерунды. Пока искала, думала, что не успею ответить. Но телефон все звонил, и звонил, и звонил…

— А помнишь, как мы с тобой куличики из песка пекли? — спросила бабушка.

Это была «мамина» бабушка, Валя, ее я любила.

— Пекли, дорогая, пекли.

— Ты маленькая была совсем, мы сидим во дворе перед домом… Любила ты эти куличики печь…

— Любила, дорогая, любила.

— Что случилось? — шепотом спросил Богдан; со стороны наш разговор, вернее, те реплики, что он слышал, и впрямь выглядели странно.

— Бабушка решила умереть, прощается.

— Твой Богдан, он мне нравится…

— Хорошо-хорошо, только не волнуйся…

Мы едем в маршрутке из Петергофа в город. Субботний вечер, садится солнце, шоссе почти пустое. Шофер включил музыкальную радиостанцию, опустил на глаза темные очки, гонит лихо, за сто километров в час. Женщина напротив слышит наш разговор, отводит глаза.

Никаких куличиков я не помню. Помню морячка. Это был штоф, фарфоровый, трофейный, о шести крючьях по рукам и ногам, на которых висели маленькие белые чарочки. В бескозырке у него была пробка, а в руках он держал бутылочку, наискось, как младенца, и из ее горлышка следовало наливать содержимое. Почему-то морячок не прижился в хозяйстве, и бабушка отдала его мне играть. Я помню, как сидела возле угольного сарая и пересыпала из чарочки в чарочку сырую землицу. Удивительно, но ни одна из них не кокнулась, морячок о шести крючьях по рукам и ногам до сих пор стоит в серванте при полном параде.

Бабушка умерла в жару, в конце августа. Она ничем не болела. Как всегда, ухаживала за грядками в огороде. Вдруг стало плохо с сердцем, приехала «скорая» и забрала ее в больницу. Тут-то она мне и позвонила — на мобильный, за тысячу километров.

Когда я вошла в калитку, застала райскую картину: по всему участку буйно цвели астры и хризантемы, поспели наливные яблоки, то был особый сорт, бабушка ими гордилась. Над городком разливался колокольный звон. В доме хозяйничали родственники, все окна, двери были нараспашку.

Она умирала десять дней, в больнице, находясь в полном рассудке. Умерла с третьего раза: дважды останавливалось сердце, она уходила, а потом опять приходила. С бабушкой все это время сидела мама. Я спрашивала:

— Ну что, что там?

А бабушке в это время — когда она, в общем-то, была мертва — виделось, что она в городе своего детства, причем тоже в больнице, и ей плохо. («Это она там рождалась», — предположил Богдан.) И никакой черной дыры, ангелов, Господа Бога и тому подобной мифологии. Профессор Моуди был бы разочарован.

Меня тогда поразило то, что она уходила два раза — и ничего не обнулилось в сознании. Ничего!

На окне в вазе стояли цветы, ее собственными руками выращенные астры, в палату их приносила мама: красные, желтые и фиолетовые. В тот день у нее в первый раз остановилось сердце. Прибежали реаниматологи, приложили электрошок, сердце опять завелось.