Читать «И снова утро (сборник)» онлайн - страница 136

Каждому из сторожей мы дали прозвище. Одного прозвали Гиеной, другого Молью, третьего Вампиром. Коменданта лагеря, майора Ганса Волзагена, мы прозвали Рысью за его походку и мутные глаза. Ни один не остался без прозвища. Самым подлым из всех был Гиена.

Из лагеря мы уходили на работу утром и возвращались вечером. Обед нам привозили туда.

После того как Гиена наедался до отвала, у него появлялось желание развлечься. И он развлекался, приказывая пленным бить друг друга по щекам. Если кто-нибудь отказывался, живым в лагерь он не возвращался. До вечера Гиена находил какой-нибудь повод и пристреливал отказавшегося от «забавы». Не проходило дня, чтобы мы во время работы не слышали автоматной очереди. Каждый раз, когда раздавались выстрелы, мы знали, что одного из нас не стало. Кого именно, мы узнавали лишь по возвращении в лагерь.

Но не изнурительная работа, не садизм наших палачей были самым страшным в лагере, а систематическое и постоянное унижение человеческого достоинства. Разве можно говорить о достоинстве, когда, чтобы развлечь палачей, тебе приходится давать пощечины такому же несчастному, как и ты, и получать их от него.

Тяжелый труд, постоянный голод, систематический страх, подавление и искоренение его достоинства превращают человека в животное. За физическим истощением следовала физическая смерть человека. Но физической смерти предшествовала духовная. Я наблюдал это явление на многих из моих товарищей по несчастью. Этого я боялся больше всего, пока находился в лагере. Чтобы мой дух не умер раньше, чем у меня иссякнут физические силы, во время работы или в минуты отдыха, чаще всего ночью, в душном бараке я рассказывал стихи, вспоминал содержание любимых книг, читал целые лекции перед воображаемой аудиторией. Чем больше было изнурено мое тело, чем сильнее произвол и систематическое обесчеловечивание пытались притупить мой дух, тем отчаяннее я боролся, заставляя свой мозг работать, не позволяя ему облениться и сдаться. Случается, что король отрекается от трона по принуждению или, реже, по своей воле. Но я не хотел отрекаться от позиций своего духа. Гвоздем на земле, огрызком карандаша на любом попавшемся под руку клочке бумаги я пытался решать уравнения или приводить доказательства той или иной теоремы. Короче говоря, чтобы не опуститься до скотоподобного состояния, чего добивались наши палачи, я старался сохранить активность своего ума, заставляя его работать вопреки голоду и физическому истощению.

Таким образом я пытался спасти свою человеческую сущность. И не один я. Каждый или почти каждый из нас пытался по-своему сохранить в себе человеческое начало. Но наступали моменты слабости, когда мне казалось, что мы не что иное, как существа, полностью лишенные какой-либо способности к защите, сбитые с толку, охваченные паникой, делающие отчаянные усилия для того, чтобы спастись, даже если для этого надо было пожертвовать жизнью других. Правда, находились и среди нас негодяи, которые могли торговать чужой жизнью во имя спасения своей. Находились такие, которые из-за гнусных преимуществ, означавших очень многое с точки зрения выживания, готовы были соревноваться в жестокости с нашими палачами. Но они были исключением.