Читать «Августовский рассвет (сборник)» онлайн - страница 99

Он достал бутылку. Мы отвинтили крышки фляжек и протянули ему, чтобы он их наполнил, и одним залпом выпили огненную сливовую жидкость. Крестьянин наполнил наши крышки во второй раз. И только после этого души людей стали раскрываться, а языки развязались. Мать Сынджеорзана, высокая, гордая женщина, начала рассказывать:

— Ону Лупулуя как-то вызвали в канцелярию, приказали, чтобы до вечера привел своих дочек домой. Они нужны немецкому командованию… А дочки-то убежали — один бог знает куда… У него три дочки, красавицы, работящие. Ону Лупулуй отвечает: «Нет у меня больше дочек, господин офицер! Убежали, может, в Сомеш бросились. К чему им теперь жить?» Наступил вечер, а дочки, само собой, не вернулись. Тогда пришли они снова и забрали с собой Ону Лупулуя…

— Да не из дому его забрали, а схватили в поле, потому что Ону хотел убежать, господин офицер, — вмешался один из стариков.

— Так оно и было, как говорит Гаврилэ, — согласилась мать Сынджеорзана и продолжала: — Привели его в село и нас всех согнали, чтобы мы видели, как они чинят над ним расправу у церкви… Ой, ой, проклятые!

— Умер Ону Лупулуй, но высказал им все прямо в лицо, облегчил душу, — вступил в разговор еще один из селян.

— Скажи, скажи, Андрей, что он им сказал, — поддержала хозяйка дома.

— Говорит: «Ну что ж, я умру у себя дома… Меня закопают в моей родной земле. А вас — вас зароют, как собак. И когда кабаны на вас наткнутся, то отвернут рыло и пойдут дальше!» И он плюнул одному из них в морду. Да, горячая душа была у Ону!..

— Будто у одного только Ону? Да, горькие дни навалились на нас. Беда все души у нас вывернула наизнанку! Одинаково плохо и малым и старым. Даже трава страдала из-за того, что ее топтали те проклятые сапоги.

Я слушал рассказы людей и чувствовал, что ночь будет не такой, как я мечтал. Нет, не придется мне положить голову на чистую подушку, чтобы уснуть. Мои мысли не смогут спокойно улететь к оставшимся дома. Нет, мы не сможем встретиться с самими собой, мы так и останемся лицом к лицу с войной. А когда все же уроним голову на подушку, война будет стучать в наши виски и нашептывать на ухо: «Я всюду, во всем, не стройте себе иллюзий!»

Я повернулся к Сынджеорзану, только тут отдав себе отчет в том, что он за все это время не произнес ни слова, а сидел задумавшись, хотя он был у себя дома, в доме своего детства.

Я спросил его, сам удивляясь нежности, прозвучавшей в моих словах:

— Ну что, Сынджеорзан, почему молчишь?

Он вздрогнул, бросил окурок возле печки и ответил:

— Господин младший лейтенант… Я хотел бы… — Но он не сказал, что он хотел бы, а вдруг заплакал, отойдя к печке.

— Не надо, Ион, не надо. Ты ведь не знаешь… — проговорила мать.

В кухне наступила тяжелая тишина. Никто даже не шелохнулся. Только через некоторое время Сынджеорзан простонал:

— Чего я не знаю, мама? Скажи, чего я не знаю?

Мать вскочила со своего места и подошла к нему.

— Скажи, мама, скажи, она умерла?

— Не умерла, нет. Здесь другое…

— Что?

— Ладно, Ион, ладно. Сядь туда, возле господина офицера, и забудь об этом. Тебя не было четыре года, можно было и забыть. Ведь она не жена тебе была… Не растравляй себя понапрасну…