Читать «Соло для рыбы» онлайн - страница 40

Берег. Ноги утопают по щиколотку в  горячем песке. Ветер поднимает песочины и гонит их вдоль берега, бросает в лицо, под ноги, обволакивает тело песчаным коконом, и ты осыпаешься в собственные следы, как высохшая башенка песчаного замка. 

Берег  усеян раковинами и осколками цветного стекла, обтесанными морем, превращёнными в самоцветы. Стакан из–под попкорна забит доверху сокровищами, но невозможно прекратить собирать.  Есть надежда, что всё решится само собой, не останется ракушек и осколков, кончится песок, обжигающий ступни, и море, наконец, дотянется своим мокрым прохладным языком и слижет с берега покрытое песком и солнцем тело, как хлебную крошку с губы. Два различных тела, одинаково нуждающихся в первозданной неге воды.

Рыба, выплюнутая случайной неосторожной волной во время раздраженного ворчания моря, задыхается на берегу, раздувает жабры в беззвучном отчаянии – её страдание невыносимо для глаз, ублажённых созерцанием берега. Её тело ещё сохранило прохладную  шелковистость моря и упругость волны. Она замирает в ладонях, словно понимает и принимает грядущее спасение. Два тела утопают в объятиях воды, теряя песок, прах земли и жар солнца. Легко лежать на поверхности солёной и плотной, медленно погружаясь в негу влаги. Трудно дышать водой. Почему? Откуда эта нелепая мысль? Откуда взялось само понятие мысли? Сами понятия? Было счастье бытия, пребывания. И всё. Всплыли понятия и память. Мне не нужна память, мне нечего помнить – у меня всё хорошо. Было. Я не хочу помнить берег, сухой песок и влажные руки на моём теле.  Я не хочу помнить и ждать, потеряв обладание моментом. Мне необходима глубина моря. Откуда мне это известно и почему считаю это правдой? Я не хочу ничего знать об ошибке и лжи. Я начинаю тонуть в океане понятий, и мне не хватает воздуха свободы. Трудно дышать.

Берег рядом, за узкой полосой моря. Над его песчаным телом поднимается марево полдня. Даже отсюда, с нескольких метров видны раковины, обточенные куски стекла и редкая галька. Жарко смотреть. Вода чиста и прозрачна, как призрачна. На глубине проплывает рыба. Беззвучность её движения сопровождается воображаемым хором каких–то древних сакральных песнопений. Пространство наполняется звуками и обретает не только море и берег. Появляется небо, подчёркнутое крыльями чаек и альбатросов. Достаточно даже неба, чтобы потерять границы. Глубина становится спасением от суеты, на мгновение, чтобы опомниться и принять мир без границ. Может быть, раствориться, раскрыться настежь и вырваться из сетей понятий и названий. У меня было имя. Кто я? Зачем мне это знать, чем это поможет? Для чего мне нужна помощь? Господи!? Это не моё имя, похожее на выдох волны на песок – это мой зов в неведомое. Слово, принесённое с берега горячими руками спасителя. В глубь! Плыть так быстро, чтобы потерять чужие мысли, как собственную чешую. Это уже тревожит, когда узнаешь названия своих частей, теряешь целостность. Это болезнь, живущих на суше. Руки спасителя были заразны. В глубь! В древность, туда, где не было этих рук. Я очень крупная древняя рыба, мои плавники похожи на кисти наземных растений, мои глаза огромны и удобно устроены на моей горбоносой голове, чтобы видеть вокруг и уцелеть и узнать своё имя – латимерия. И нет другого спасения, кроме рук. Огромная рыба тенью проносится где-то возле самого дна, странная, тёмная и шершавя на вид, как глубина времен. Потом быстро возвращается, мечется, как будто что-то потеряла. Какая красивая рыба – её не поймать просто руками. На память. А жаль. Она гораздо ценней всех раковин и кусков стекла и гальки и других даров берега. Ноги погружены по щиколотку в прохладную солёную воду. Я делаю шаг, наступаю на огромную раковину неизвестного мне брюхоногого, и она рассыпается с воплями мобильного телефона.