Читать «Чечения - битва за свободу» онлайн - страница 121

Зелимхан Яндарбиев

Для того чтобы сегодняшнее национальное согласие стало действенной силой, должно быть обозначено приоритетное для данного исторического момента определение этого согласия, через которое оно может трансформироваться в новое качество — единство, способное сконцентрировать энергию народа на главном, стратегическом направлении необходимого действия. Национальное единство чеченского народа должно быть осознано и осмыслено нами как политическое единство, как политизированная осознанность момента. Последние десятилетия чеченский народ жил неполитической жизнью, отторгнутым от политических процессов, протекающих в мире (даже у себя в республике). Вместе с Советской властью, которая не была принята народным духом (на некоторые причины этого указал А. Солженицын в Архипелаге ГУЛАГ), были отвергнуты и институты государственной власти, особенно политические. Делалось это разными путями и методами. В начале 20 — х годов и в 30 — е годы неприятие власти носило откровенно противоборствующий характер: абречество, мятежи, как пишет А. Авторханов, даже восстания, как следствие внутреннего протеста против грубого, безнравственного, невежественного вторжения коммунистического варварства в мир национального духа. Возмущение тем, что сулившие равенство, братство, дружбу принесли самую худшую форму насилия — духовную, нравственную деградацию, переросло в физическую форму отпора. Народ, всю жизнь отдававший приоритет морально-нравственным институтам общества перед грубостью канцелярского стиля государства, и боровшийся с ними в царское время (поэтому, в немалой степени, поверивший обещаниям большевиков), не собирался сдаваться. Но силы были слишком неравные. Десятки тысяч лучших людей были физически уничтожены, а обессиленный чеченский народ выброшен в необъятные просторы Средней Азии — вовсе не для того, чтобы сегодня, на исходе XX века, он мог представлять политическую силу.

Тринадцать лет высылки не похоронили чеченский народ, потому что вся энергия оставшегося в живых костяка нации была брошена для дела физического выживания: на этом самом тайном и никем ещё не описанном фронте борьбы, в недрах самого бесчеловечного из всех насилий над человеком, защищая последний форпост истинной чеченскости, полегли потенциальные политики конца пятидесятых, шестидесятых, семидесятых годов. Но они сделали в своей жизни самую большую политику — сохранили нацию, которая, кстати, все эти тридцать лет мало вспоминала о них, но и не забывала, а придёт время — воздвигнет в их честь бессмертный памятник. Конечно, осознав, что физическим противостоянием ему не устоять, народ из чувства самосохранения выбрал тактику пассивной борьбы. Он просто самоотстранился от чуждых государственных структур, занялся восстановлением своего экономического авторитета: всё было чётко поделено на наше, то есть признаваемое полноценным и подчинённое закону морали, можно сказать, юрисдикции негласного национального права, и на их (не наше), государственное, мыслимое как ничейное, кое в чём незаконное, которое можно было и приватизировать (самым правильным определением которого будет трофейное). К государственным институтам и политической сфере то же самое отношение: осваивать осваивали, но, в основном, как хорошую возможность расширения сферы материальной деятельности. Государство можно было и обмануть, и проигнорировать. Короче: ты меня не трогай, и я тебя не трону! Отказавшись от активной политической борьбы, народ тихо выживал, даже в самые мрачные свои дни уверенный в том, что Аллах Велик, и Он ничего не оставит не отомщённым! О том, что жизнь кардинальным образом изменится, я, например, слышал в конце семидесятых годов.