Читать «Башни из камня» онлайн - страница 71

— У нас все знают эту легенду, — сказал Мансур.

Сам он чаще всего слушал песню о Байсан-гуре, кавказском бунтаре, жившем в девятнадцатом веке. «Лучше с честью погибнуть на священной войне, чем жить в унижении, — пел, а точнее выкрикивал хриплым голосом Алимсултанов под грохот рвущихся аккордов гитары, — пусть нам примером будет Байсан-гур»

Байсан-гур потерял на войне ногу, руку и один глаз, но продолжал сражаться и командовать. Когда его отряд шел в атаку, партизаны привязывали его к коню. А когда сам предводитель восстания, имам Шамиль, усомнившись в успехе дальнейшей борьбы с Россией, принял предложенные царем условия капитуляции и шел подписывать мир с российскими генералами, Байсан-гур кричал ему вслед, чтоб он повернулся, чтобы он мог его застрелить. Шамиль не повернулся, зная, что как человек чести Байсан-гур не выстрелит ему в спину. Байсан-гур не сложил оружия и боролся до самой смерти.

Пели в Чечне песни и о Шамиле Басаеве, особенно с тех пор, как он совершил свой дерзкий налет на Буденновск и стал идолом всего Кавказа, обожающего смельчаков, бравурность и мужество. Завидуя славе Шамиля и пытаясь повторить и даже превзойти его подвиг, другие командиры также бросались в гибельные авантюры. Но ни один из них не сумел даже прикоснуться к легенде Басаева.

Мало было песен, героем которых был бы Масхадов, хоть это он командовал партизанами во время войны, и никто не мог отказать ему в мужестве и такой ценной для командующего рассудительности. О нем начали петь, когда он уже стал президентом. К тому же подозревали, что авторами посвященных ему песен были его чиновники и адъютанты, желавшие подольститься к президенту. Песни эти исполнялись в основном по государственному телевидению и на митингах сторонников Масхадова.

Больше всего песен было сложено о Джохаре Дудаеве, первом президенте, который, превратившись в сознании чеченцев в легендарного героя, был живым доказательством избирательности человеческой памяти, стирающей в защитном инстинкте события неприятные, и сохраняющие только приятные, причем со временем такие воспоминания становятся все ярче, сливаясь воедино с мечтами.

Джохара Дудаева я лучше всего запомнил по первой встрече в январе девяносто второго. Из Грузии, где заговорщики только что свергли президента Звиада Гамсахурдия, я решил возвращаться через Кавказ, заглянув по дороге в Чечню, куда лишенный трона грузинский президент собирался отправиться в изгнание. Минул сотый день власти Дудаева, которая скорее отдавала гротеском, чем пугала, и ничем не предвещала кровавой трагедии, войны, уничтожения половины страны и смерти ста тысяч людей. Уже тогда о Дудаеве говорили, как о человеке, которому абсолютно чуждо чувство страха. Никому, однако, не пришло тогда в голову, что памятником этой безрассудной смелости станут руины чеченской столицы, а самого Джохара будут считать национальным героем, святым и чуть ли не Посланцем Бога, пробудившим гордый народ от летаргического сна.