Читать «Лунные ночи» онлайн - страница 63

Вот и опять подступила осень. С деревьев на дорогу уже нападало много увядших листьев, в свете бегущих фар они вспыхивали красной медью и золотом.

Подъезжая к Вербному, он еще издали заметил свет в мезонине стоявшего на яру дома, в котором жил Михайлов. Сейчас он, вероятно, работал. Еремин остановил машину под яром, и по ступенькам, вырубленным в земле, поднялся на обрыв, на котором темнел кудряш. Ни одно движение воздуха не беспокоило его листвы. Свет, падающий сверху, из окна комнаты, в которой обычно работал Михайлов, полосой прихватывал золоченую кромку кудряша, пересекал дорогу и где-то у самой воды впадал в разлив другого — зыбкого и смутного — света луны, поднимающейся из-за левобережного леса.

Взглянув на освещенное окно, Еремин уже раскаивался, что приехал. Он решил, не заходя в дом, посидеть на скамейке у кудряша и, если Михайлов сам не выйдет, не тревожить его, уехать обратно.

Но в доме, видно, услышали сигнал машины, который по привычке дал Еремин, переезжая окраинную улицу хутора. В доме хлопнула дверь, и Еремин увидел невысокую грузную фигуру Михайлова, который, щурясь, силился разглядеть, кто это сидит под деревом на скамейке.

— Извините меня, Сергей Иванович, я, кажется, оторвал вас… — поднимаясь ему навстречу, сказал Еремин.

— Нет… ничего, — пожимая его — руку и как-то смущенно, виновато покашливая, сказал Михайлов. И Еремин увидел, как он украдкой взглянул на окно, в котором горел свет. И потом, когда они уже сели рядом на скамейку под деревом и стали разговаривать, Еремин несколько раз ловил взгляды, которые искоса бросал на окно Михайлов, и вновь переживал чувство раскаяния в том, что помешал человеку, оторвал его от работы.

Но вскоре, рассказывая о том, что было на пленуме и что он думал после, Еремин увлекся и все больше успокаивался оттого, что Михайлову все это тоже, по-видимому, было интересно. Он сидел слегка ссутулясь, положив одна на другую крупные жилистые руки и ни разу за все время не вставив ни слова. Не перебивая, он дал Еремину закончить.

— Мне кажется, я вас понял, Иван Дмитриевич, — покашливая, заговорил он после того, как умолк Еремин. — Когда вы голосовали за исключение Черенкова, вы были уверены, что поступаете правильно, вы и сейчас в этом уверены, и все же вас что-то беспокоит.

— Трудно, Сергей Иванович, терять людей. Черенков был десять лет в партии. И с войны вернулся с большими наградами, от Сталинграда до Берлина прошел, — зажигая спичку и закуривая, сказал Еремин.

На миг пламя спички ярко осветило и лицо Михайлова, его лохматые глаза, которые показались сейчас Еремину суровыми.

— Нелегко, — согласился Михайлов. — И не знаю, что вам посоветовать. Но если бы я тоже был членом вашего райкома, и я бы голосовал за исключение Черенкова. А как же иначе! — И в голосе Михайлова Еремин услышал ту же необычную для него суровость, которую только что увидел в его глазах. — За что его нужно исключить? За то, что он хотел поссорить колхозников с партией, с советской властью. Это самая страшная, вина для коммуниста, какую только, можно представить. Я, мол, хороший и ко всем вам добрый, но сделать ничего не могу. Правильно Черенкова исключили, Иван Дмитриевич, вы не могли поступить иначе.