Читать «Хотеть не вредно!» онлайн - страница 49
Ольга Тартынская
— А что снимал? Что-нибудь интересненькое?
Сашка ухмыльнулся:
— Ты будешь в восторге.
— Приходи ко мне завтра, вместе попечатаем, — предложила я ему.
Мы договорились на поздний вечер, благо, что следующий день был воскресенье.
Печатание фотографий на дому, это замечательное действо, равносильное таинству, как нам тогда казалось, теперь ушло из жизни обычной семьи. А сколько было радости у нас, мальчишек и девчонок, осваивающих премудрости фотодела. Мы сами выбирали фотобумагу, проявитель и закрепитель. Были любители, которые предпочитали, скажем, особую тонкую и глянцевую фотобумагу, а была еще матовая потолще и зернистая. Тогда почти в каждом семейном доме в темной кладовой устраивалась фотолаборатория. Фотобачок для проявки пленки, ванночи, пинцеты, глянцеватель, рамочка, фонарь с красным стеклом и тяжелый, черный фотоувеличитель, центр всего этого великолепия, составляли атрибутику домашней лаборатории. Мы с детства учились управляться с ними.
Сам процесс печатания фотографии всегда вызывал у меня волнение. В одиночку это делать было неинтересно, всегда хотелось поделиться удовольствием. Что может сравниться с моментом появления изображения на снимке, когда лист бумаги уже просвечен и опущен в проявитель! Сначала черные пятна, затем серые, все четче, яснее. Теперь главное — не передержать. Скорее прополоскать в воде и в закрепитель на какое-то время. Постепенно снимки бросаются на промывку в большую емкость. Кто-то приспосабливает ванну, если печатает в ванной. И не дай Бог, если вдруг кто, по неосторожности, во время процесса войдет и включит свет! Если снимки не зафиксировались, а бумага не убрана в специальные черные пакеты, все пропадет! Таинство происходит при красном свете, участники его похожи на заговорщиков, почему-то шепчутся, а не говорят вслух. Может, потому что уже очень поздно и в доме все спят?
Мы с Сашкой устроились на кухне, когда все давно уже отужинали. Сашка проявил и высушил пленку еще днем. С трепетом первооткрывателей мы взялись за дело. Я просмотрела негативы и ничего не поняла: какие-то мальчишки, непонятные силуэты. Колобоша сохранял загадочность и многообещающе улыбался. Первый снимок стал обретать очертания, причем очень знакомые. Когда фотография легла, наконец, в фиксаж, я разглядела окончательно улыбающуюся физиономию Бориса. Далее: Марат и Боря в обнимку на пороге школы; Боря на детском велосипеде, как великан на самокате. Вот они оба пытаются взгромоздиться на бедный велик. Вот Боря смотрит куда-то вдаль, засунув руки в обвисшие карманы старенького, тесного пиджачка. Они все так выросли из своих одежек к концу года.
— Ну, как? — спрашивает Сашка, довольный произведенным эффектом.
Мне не удалось скрыть нежность, с которой я разглядывала снимки.
— А он об этом знает? — спросила я.
Сашка хихикнул:
— Ага, чуть не убил меня, когда я сказал, чей это фотоаппарат!
— Почему?
— А ты не догадываешься?
Впрочем, я не стала вдаваться в подробности, и так достаточно выдала себя. Сашка — существо тонкое, он сразу все ловит.