Читать «Хотеть не вредно!» онлайн - страница 107

Ольга Тартынская

— Здесь есть романс на стихи Гумилева.

— Давай поставим, — предложил Борис.

— Нет-нет! — испугалась я, прекрасно зная, как на меня действует эта музыка. — Давай лучше Владимира Семеновича! Тут у тебя хороший подбор.

Однако Зилов уже вложил кассету в магнитофон и нажал кнопку. Сильный сиповатый голос бывшего рокера запел пронзительно-романтическую композицию "Дышу тишиной". Сколько я грезила под эту мелодию, слушая ее перед сном! Совершенно, как шестнадцатилетняя школьница! Уместно ли это для дамы моего возраста? Или наоборот, пора? Моя мама в свое время на уговоры прочесть что-нибудь из того, что я читала — всякую приключенческую и романтическую чепуху — кокетливо отвечала:

— Я еще не в том возрасте, чтобы возвращаться к сказкам.

А ведь ей тогда было, сколько мне сейчас.

Конечно, деловой практический настрой сразу испарился, я почувствовала себя женщиной, желавшей сейчас только одного: приникнуть к возлюбленному и никогда с ним не разлучаться.

— Что ты делал эти два дня? — решаю я завести светскую беседу, чтобы подавить неуместные желания.

— Ждал.

Я поднимаю на него глаза и тут же опускаю, краснея: очевидно, на Бориса тоже воздействует музыка.

— И все? — предпринимаю я еще одну попытку предотвратить неизбежное.

Он лукаво улыбается:

— Не помню, — потом уже серьезнее добавляет. — Не поверишь, боялся выйти из дома: вдруг ты придешь. Даже в магазин не ходил.

Я пугаюсь:

— Два дня сидишь голодный?

— Да нет, что-то было у меня.

Он подошел совсем близко, это опасно. Я медленно отодвигаюсь. Взгляд падает на гитару, я беру ее в руки.

— Ты играешь?! Как раньше?

— Сегодня как раз подобрал одну песню. До этого сто лет не играл.

— Споешь?

— Спою еще. Иди ко мне.

— Нет.

Борис улыбается:

— Может, записку принесла, как тогда?

Я театрально возмущаюсь:

— Нам же не шестнадцать лет!

— Вот именно.

Зазвучал романс на стихи Гумилева.

Однообразные мелькают

Всё с той же болью дни мои,

Как будто розы опадают

И умирают соловьи.

Я вспомнила одного студента, который, не надеясь сдать зачет, вышел из положения оригинальным способом. Он выучил этот романс и спел для меня. Расчет был точный: у студента оказался чудесный, чувственный голос, я, конечно, тут же растаяла и поставила ему зачет.

Но и она печальна тоже, мне приказавшая любовь…

— Слушай романс, — шепчу я, с мукой отстраняя его руки.

Тут дверь неожиданно распахнулась, и вошел Галочкин.

— Боря, я к тебе с просьбой. Ой, извини, помешал. — Однако он не поспешил уйти, а напротив, прошел дальше.

Я поправляю волосы жестом училки и сажусь на стул наблюдать, что будет дальше.

— Понятно, — коротко ответил Зилов и стал доставать бутылку и какую-то закуску.

Галочкин сделал вид, что смущен:

— Да ты мне только стаканчик дай. Я могу там, на крылечке.

— Садись, не строй из себя казанскую сироту, — Борис подтолкнул его к столу.

— А вы? Давайте вместе выпьем! — щедро предложил Галочкин.

— Ой, нет! — воскликнула я.

Борис тоже отказался. Я смотрела на него и не понимала: чего это он нянчится с этим пьяницей? Явно это занятие не доставляло ему удовольствия, более того, сию секунду совсем не вовремя было. Что мешает Зилову бесцеремонно выгнать Галочкина? Потом я поняла: память о Марате и чувство вины.