Читать «Ребята не подведут!» онлайн - страница 113
Ласло Харш
Габи крикнул в темноту:
— Бабушка! Мы сейчас придем!
Оттуда послышались сразу четыре ликующих голоса, даже пять, если считать за голос радостный лай Пушка.
Когда же спасатели сочли брешь достаточно широкой, то привязали Габи за пояс и спустили в подвал. Темнота там была такой густой, что казалась чуть ли не ощутимой. Вверху сквозь проделанную брешь видны были приветливо подмигивающие звезды.
Бабушка с тремя малышами сидела скорчившись в углу. Габи прижал к себе поочередно каждого из четверых и сказал дрогнувшим голосом:
— Ой, бабушка, вам, наверно, было так страшно!
— А я совсем не боялась, — послышался из темноты голос Дуци. — Я знала, что ты придешь за нами. Потому и не боялась.
— Давайте же скорее! — поторопил их сверху доктор Шербан.
Габи быстро отвязал веревку и собрался было обвязать ею бабушку, но та не согласилась, сказав, что первыми нужно поднять ребят.
— Бабушка! — воскликнул Габи. — Да вы прямо настоящий капитан! Ведь это он последний покидает тонущий корабль.
Ловким движением он обвязал веревкой Милку, дернул за конец веревки, и спасательная команда вызволила Милку из заточения.
За ней подняли Дуци. Пока Дуци покачивалась на веревке между небом и землей, Габи сказал Шмыгале:
— Послушай, Эмануэль, что я тебе скажу.
— Говори, — потянув носом, ответил Шмыгало.
— Не шмыгай носом. Ужасно противно…
— А я и не шмыгаю, — возразил Шмыгало и опять шмыгнул.
Спор пришлось прервать, потому что веревка опустилась вниз. Одного из спорщиков подняли наверх, и он скрылся в лазе. Четвертой освободили из подземелья бабушку, и, наконец, из темноты появился Габи.
— А теперь и в путь можно трогаться, — сказал доктор Шербан.
Дуци спрятала на память в карман кусочек кирпича. Милка прижимала к себе тряпичную куклу и тихонько хныкала. Шмыгало тоже готов был расплакаться, но все-таки сдержался: пусть, мол, Габи не думает, что он плакса. Бабушка своей морщинистой натруженной рукой ласково погладила рухнувшую стену домика.
И они двинулись вперед, прижимаясь к стенам домов.
Путь им освещали лучи прожекторов, обшаривавших небо, и далекие вспышки зарева. На вспоротом, изрытом тротуаре громоздились на почерневшем снегу обломки стен. Черные глазницы выбитых окон подслеповато поглядывали на следы разрушений. Наполовину сорванные с петель ворота жалобно поскрипывали. Оборванные на фонарях провода со звоном извивались у них под ногами. Вырванные из пазов железные жалюзи магазинов тоже валялись на улице. В магазинах царил мрак и запустение.
У витрины пекарни стоял, словно в очереди за хлебом, подбитый танк. На пороге парикмахерской торчала углом вывеска: «Красим одежду в черный цвет в течение суток». На занесенном снегом подоконнике одной из квартир на первом этаже блестели чьи-то горящие глаза, и, когда люди подошли ближе, серая кошка, мяукнув, прыгнула в пустоту комнаты, единственными жильцами которой были теперь зимняя стужа да гулкое эхо.