Читать «Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 3» онлайн - страница 2

Напрасно фюрер, угробив себя и Германию, старался загнать всё мыслящее славянское население за Урал, оставив на оккупированной территории безвольных рабов. Русские и без него справляются. Они уже создали заУральскую страну ссылок, каторги и концлагерей, которую постоянно пополняют контрреволюционерами, начиная с изменника Родины и кончая голодным сборщиком гниющей картошки. И таких больше, чем невинных. Каждое утро Владимиру, где бы он ни проезжал, встречались длинные чёрные колонны безликих потенциальных зауральцев, уныло бредущих, сидящих в строю на дорогах или уткнувшихся лицами в грязь с руками на затылке, под дулами автоматов и оскаленными мордами злобно рычащих овчарок. Все стройки и предприятия города и пригородов загорожены высокими заборами или заборами из многорядной колючей проволоки с охранными вышками через каждые 50-100  метров, на которых, как на минаретах, тягуче перекликаясь, мерно прохаживались смуглые черноволосые часовые с азиатской внешностью. Досок, наверное, хватило бы, чтобы перегородить земной шар по экватору, а проволоки – чтобы проложить не один меридиан. Строят и восстанавливают город, в основном, заключённые и военнопленные-немцы. У последних, в отличие от первых, почти нет охраны, им не грозит Сибирь, а вот ЗК все будут в проклятом крае, когда кончат строить здесь, и когда им на смену придут свежие каторжники. Русские коммунисты решили прорваться в светлое будущее ценой самой дешёвой рабочей силы, не понимая, что рабские души и во дворцах будут жить в прошлом. С подавленной волей к жизни здесь боялись всего, не имея в душе главного – утраченного чувства собственного достоинства и надёжной веры в будущее. И никто уже не боролся за себя, не говоря уж про соседа, вся нация устала, постепенно вымирая в безволии и пьянстве. Глядя со стороны на русских и их образ жизни, Владимир не сомневался, что в соревновании победителей и побеждённых по восстановлению государств немцы выиграют, и эта вера наполняла сердце чувством гордости за свой народ.

Ещё вчера до позднего возвращения из утомительных мотаний по окрестным колхозам по сбору безвозмездной дани прожорливому столичному городу Владимир и думать не думал, что, наконец-то, начнёт свершаться то, ради чего он так долго и с таким скрипом внедрялся в местную неустроенную жизнь. Порой в отчаянии хоть как-нибудь продвинуться к цели, думалось, что если бы пришлось всё начинать сначала, то выбрал бы подпольный рискованный путь, лишь бы не мытарить душу нестерпимыми испытаниями русского безволия, лени, безалаберности, пьянства и равнодушия ко всему. И вот, дотерпелся, дождался дня, когда, наконец-то, едет на встречу с агентом, законсервированным блаженной памяти Гевисманом, и начинает, таким образом, дело, ради которого он здесь, ради которого за эти недолгие послевоенные недели пришлось столько пережить и испытать, что даже стал забывать, что он – немец, что родина его – Германия, а не эта грязная и нищая страна, сплошь заселённая рабами, не умеющими ни жить, ни работать, ни радоваться тому и другому. У него, сироты, неизвестно когда и где потерявшего родителей, не было счастливого детства, не задавленного строгой дисциплиной детского приюта и скаутского интерната, не было безмятежной юности, не ограниченной строгой дисциплиной военной школы, не было свободной жизни и потом, её строго регламентировали секретная служба, воинская дисциплина и неусыпная опёка гестапо и Гевисмана. Но всё равно тянуло на ту, родную землю, где всё это было, в ту среду, пусть и с ограничениями, к тем людям с размеренными рациональными устоями жизни без бурных славянских страстей, к ощущению покоя, стабильности и уверенности во всём.