Читать «Классик без ретуши» онлайн - страница 67
Николай Мельников
С. Савельев <Савелий Шерман>
Рец.: Соглядатай. Париж: Русские записки, 1938
<…> Последние романы Сирина написаны скорее по методу старых мастеров, создававших гобелены: мириады живописнейших мелочей, отыскиванием которых наслаждались люди нескольких поколений. Укоренилось представление, что Сирину только и свойственно прясть переливающуюся всеми цветами, невесомую, приподнятую над жизнью, великолепную словесную ткань, что удел его писать романы-полипы, где накопление не всегда превращается в богатство, а сумма — в синтез…
Книга «Соглядатай» свидетельствует, что таланту Сирина не заказаны и другие пути. Тема романа «Соглядатай», давшего имя сборнику, специфически сиринская, но разработана она с таким искусством, подана так искренне, с таким трагическим пафосом, что судьба героя уже с первых страниц волнует читателя. Смуров как будто ничем внешне не отличается: прилично одет, прилежно работает, любит пошутить над безобидным Вайнштоком, занятен в обществе; с ним жены изменяют мужьям, а красивые горничные высоко ценят его физическую близость. Но отмечен он трагической печатью, несмотря на скрытую пошловатость: в нем нет внутреннего стержня, той чеховской индивидуальной «идеи или Бога живого человека», которые формулируют мир, присущий только данному лицу. Этот особый мир и есть основное начало живой личности. Смуров не живой человек, он труп. Душа покинула его задолго до неудавшейся попытки самоубийства.
Гипертрофия осязания восполняет слепым недостающее зрение Страшное отсутствие самого себя Смуров пытается заполнить представлением, какое слагается о нем — Смурове — в душах других людей. Природа избыточно наделила его внешней наблюдательностью. Как прекрасно умеет он подметить внешние особенности окружающих его людей, вплоть до их манеры говорить и писать! Живыми выглядят в его рассказе и Ваня, и Вайншток, и Роман Богданович, и дядя Паша, и Гильда. Но увидеть себя — даже в чужом отражении — ему не дано. Тщетно коллекционирует он эти отражения, в надежде создать из них суррогат собственной души. Для Марианны Николаевны он жестокий герой гражданской войны, для Хрущова вор, для Гильды поэт, для Романа Богдановича «сексуальный левша», для спирита Вайнштока — представитель темных разрушительных сил и т. д. Трагедия «бездушия» на редкость удалась Сирину, и взятый им насмешливый, чуть-чуть анекдотический тон повествования только оттеняет страшную безысходность игривого трупа, обреченного жить среди живых <…>
