Читать «Классик без ретуши» онлайн - страница 552

Кларенс Браун

ЭПИСТОЛА АПОСТОЛА

Владимир! Вла-Вла! Папа Лолы! (Пусть дерзновенен мой привет) Те берега пусты и голы, Где нет тебя уж столько лет! (Недосягаем он, угрюм. Кошмарен взгляд его альпийский. Но старомодный тот костюм Прекрасен, как павлин индийский!) Американец ты, хотя бы Последнего призыва. Но Пора домой. В Монтрё арабы Пускай живут: тебе ж грешно. Вернитесь к нам! (Увы! Глагол Не в том лице, что нужно здесь. И без того он будет зол…) Излишнюю оставьте спесь! Здесь Эдмунд Вильсон, Лоуелль Роберт Певцов отечественных бьют. Давно пора им между ребер Кинжал вонзить! Будь дик и лют! От Принстона и до Корнеля Закатят громы «Здравия!» От всех, кому так надоели И Беккет и Моравия. Вернитесь к нам, в наш Sodom East, Где блудный сын семейства рот —  Горизонтальный мемуарист, Фрейдист и умственный банкрот — Соперничает с милой «Адой». Ему бы лучше — ни гугу! Уж лучше дантовского ада Ему гореть в седьмом кругу! Вот вам роман: герой, портной, И день и ночь валяясь в ванне, Своей умелою рукой Играет соло на органе. Спасите ж нас от музыканта Уединенного! И вновь, Назло судьбе и коммерсанту, Нам правду пойте и любовь!

Clarence Brown. Эпистола апостола // Nabokov. Critisism, reminiscences, translations and tributes. London: Weidenfeld and Nicolson, 1971. P. 350–352

Дедалус <Умберто Эко>

НОНИТА

[Настоящая рукопись была передана нам начальником тюрьмы небольшого городка в Пьемонте. Скупые сведения, которые он сообщил нам о таинственном узнике, забывшем рукопись в камере, загадочность, окутывающая дальнейшую судьбу ее автора, некоторая необъяснимая уклончивость тех, кто знал человека, написавшего эти страницы, вынуждают нас довольствоваться тем немногим, что осталось от рукописи: прочее съели мыши. Надеемся, что на основании сохранившегося читатель сможет составить представление о необыкновенной истории этого Умберто Умберто (а не был ли случайно таинственным узником Владимир Набоков, скитавшийся по Лангам, и не показывает ли эта рукопись другое лицо изменчивого имморалиста?). Надеемся, что читатель сможет извлечь урок, скрытый в этих страницах, — урок высшей нравственности под покровом либертинажа.]

Нонита. Цветок моих отроческих лет, томление моих ночей. Увижу ли я тебя снова. Нонита. Нонита. Нонита. Три слога, подобные нежному отрицанию: Но-Нии-Та. Нонита, я буду помнить о тебе, пока твой образ не покроется мраком, а твоим пристанищем не станет могила.

Меня зовут Умберто Умберто. Когда все это произошло, я пылко предавался утехам юности. Со слов тех, кто знал меня в те годы, а не тех, кто видит меня теперь, читатель, в этой камере, худого, с первыми признаками библейской бороды, покрывающей щеки, так вот, со слов тех, кто знал меня тогда, я был доблестным юношей, хотя и не без тени меланхолии, унаследованной, должно быть, от полуденных хромосом какого-нибудь предка-калабрийца. Юные девы, с которыми я был знаком, страстно желали меня всей силой своих цветущих маточек, заполняя мной теллурическое томление своих ночей. Отроковиц, которых я познал тогда, помню плохо, потому что я был жертвой совершенно другой страсти, и мой взгляд лишь пробегал, не останавливаясь, по их золотистым щекам, обрамленным шелковистым прозрачным пушком.