Читать «Классик без ретуши» онлайн - страница 543
Николай Мельников
Г. Струве — В. Маркову 12 апреля 1953:
<…> Мне «Защита Лужина» нравится больше, чем «Дар». Может быть, это, впрочем, потому, что я ее прочел гораздо раньше, и то новое и свежее, что есть в Сирине, поразило меня сильнее, а в «Даре» это уже повторение, развитие, утончение — тех же специй, да попряней. Но, по-моему, «Защита Лужина» и «Король, дама, валет» и построены лучше, чем «Дар». У Сирина, конечно, необыкновенный дар внешнего восприятия, внешней наблюдательности, острота зрения поразительная, и с этим сочетается очень большой дар слова, благодаря чему внешние восприятия находят себе адекватное и остро-свежее выражение. Но внутреннего зрения он лишен, иных миров и не нюхал, его глубины (в «Приглашении на казнь», например) случайные, бессознательные, едва ли иногда не из подражания родившиеся (думаю, что при желании он мог бы подражать кому угодно). Я всегда говорил, что его вещи глубже и «умнее», чем он сам. С Пастернаком у него сходство чисто внешнее, он умеет усваивать чужие приемы, даже писателей, к которым относится враждебно и презрительно (так он, если не ошибаюсь, долго относился к Пастернаку, к Блоку; Достоевского он ненавидит, не считает писателем). При всем его волшебном владении инструментом стиха, музыки у него нет, и тут опять огромная разница с Пастернаком. Насколько я знаю, он к музыке абсолютно нечувствителен. (Но насчет «Травиаты» Вы все-таки напрасно его критикуете — Верди пересматривать начали уже позже, а тогда Сирин лишь отразил очень распространенный взгляд. Впрочем, надо сказать, умея очень хорошо выставить напоказ людскую пошлость, Сирин сам то и дело впадает в пошлость — чего стоят одни его каламбуры.) Насчет женщин Вы правы, но я бы сказал, что у него вообще нет людей, а только маски, марионетки, восковые и шахматные фигуры. Его единственная настоящая тема — творчество, он ею одержим, может быть, потому, что где-то в глубине глубин сознает собственное творческое бессилие, ибо его-то творчество сводится в конце концов к какому-то бесплодному комбинаторству. В «Защите Лужина» ему удалось поднять эту тему на какую-то трагическую высоту, а в «Даре», который, может быть, написан лучше и зрелее, вышла наружу вся стерильность его собственного творчества, поскольку Годунов-Чердынцев — это, несомненно, сам автор. По-своему это тоже трагично, но трагедия здесь не объективирована, она субъективно обнажена. <…>
Новое литературное обозрение. 1995. № 12. С. 123
Г. Струве — В. Маркову 6 мая 1954:
<…> Что до Набокова, то я не хочу углубляться в лес сейчас, но в этой вещи больше, чем когда-либо, я вижу его слабые стороны, его какую-то фундаментальную ограниченность (если я когда-нибудь раскачаюсь написать о нем по поводу «Дара», я разовью эту тему). Он, конечно, блестящ — после него, например, просто нельзя читать Варшавского и другую беллетристику, до того это беспомощно — но в блеске его есть что-то раздражающее, какая-то жуткая внутренняя пустота. <…>
