Читать «Классик без ретуши» онлайн - страница 474
Николай Мельников
Дело в том, что Набоков не писатель-творец, а чистой воды краснобай. Он освоил все механические приемы сочинения романов, придумал в этом деле кое-что сам, но суть от него все время ускользает. Он не в состоянии создать литературную сущность и вынужден повторять темы и фабулы ранних сочинений, являющихся плодом не творческого воображения, но пустой фантазии. Вот как это выражает двоюродная бабушка героя, баронесса Бредова: «Деревья — арлекины, и слова тоже арлекины». Что хорошо для баронессы, совсем не годится для прозаика. Проза Набокова — это самолюбование без попытки самоосознания, и ее приятная сладенькая фактура — верный признак того, что «здесь что-то не так». Об одном писателе-эмигранте Набоков обмолвился, что у него «неплохая проза и заемные стихи», и это именно то, что отличает слабую и производную прозу Набокова. Когда роман изо всех сил стремится стать литературой с большой буквы, он становится литературщиной. Слова Набокова полые, чисто внешние, и складывает он их в слишком плоский текст. Что же остается в итоге? Надутый господин, занятый рукоблудием, а это занятие, как известно, оглупляет.
Мартин Эмис
Вне стиля
Вообще говоря, Набоков пишет романы трех видов: сатиру («Бледный огонь», «Под знаком незаконнорожденных», «Приглашение на казнь»), которая у него получается настоящим шедевром карикатуры; произведения, выдержанные в духе черного юмора («Отчаяние», «Лолита», «Смех во тьме») с воспеванием смертоубийства, безумия и порочной любви; жизнеописания («Пнин», «Ада», «Истинная жизнь Себастьяна Найта») — этакое вольное воссоздание жизни отдельных людей. Новый роман — подлинное жизнеописание (он так и называется: «автобиография» Вадима Вадимовича) и вместе с тем это одна из набоковских антологий, ревизия сюжетов и тем, присущих творчеству Набокова, тетрадь с вырезками его высказываний и мотивов. Набоков всегда Набоков — догмат неопровержимый, однако «Смотри на арлекинов!», надо признать, просто жалкое и печальное исключение среди набоковских книг.
Внимательно наблюдаемая жизнь, утверждает Набоков в своем комментарии к «Евгению Онегину», порой открывает почти готовый художественный образ. Что касается судьбы Вадима, она подана в книге похожей на жизнь многих и многих, т. е. ничего особенно художественного в ней нет. Проходя по местам обитания Набокова (дореволюционная Россия, Кембридж двадцатых годов, эмигрантский Париж, академическая Америка), жизнеописание Вадима свободно протянулось между «тремя-четырьмя следовавшими одна за другой женитьбами»…
Если «Ада» (1969) показывает Володю в стадии личинки, а «Просвечивающие предметы» (1972) являют чеканный образ старого Набокова, то «Смотри на арлекинов!» представляется попыткой обозреть зрелые годы писателя. И что характерно, Набоков как бы излагает свою биографию и в то же время задает читателю серию шарад и головоломок: жизнь и книги свои он насквозь запсевдонимил (шурина Вадима зовут Макнаб, его «Красный цилиндр» — это набоковское «Приглашение на казнь»). Так что нам придется здорово потрудиться над разгадкой всех таких намеков и при этом, разумеется, помнить изящное напутствие Набокова в «Память, говори»: «Я не верю в мимолетность времени — легкого, плавного, персидского времени. Этот волшебный ковер я научился так складывать, чтобы один узор приходился на другой».
