Читать «Мое второе я» онлайн - страница 96

— Не стоит обращать внимания на ее слова.

— Почему же? Хоть ей и перевалило за восемьдесят, но с головой, похоже, полный порядок. И если эти мысли появились, значит, было нечто, ее насторожившее.

Денис устроился на земле, вытянул ноги и стал жевать травинку, я села рядом. Мы смотрели на воду и молчали. Я не торопила его, он, скорее всего, обдумывал, что ответить. А может, гадал, стоит ли вообще отвечать.

— Чем занималась твоя бабуля до выхода на пенсию? — задала я вполне невинный вопрос.

— Преподавала в университете. Историю. Увлечения историей в нашей семье никто не избежал. Дед принимал участие в создании военного музея в городе. Умер в самом начале 60-х, на войне получил серьезное ранение, от последствий которого страдал много лет. Мой отец вроде бы нарушил традицию и пошел в технический вуз, но… Видишь ли, все эти семейные легенды сыграли с бабулей злую шутку, она в самом деле вообразила, что в них что-то есть. Фламель, алхимия, слитки золота… Я думаю, это от избытка свободного времени. До выхода на пенсию человеком она была очень занятым, а к записной книжке своего свекра относилась просто как к реликвии семьи. Долгое время та преспокойно лежала в шкатулке, и годами к ней никто не прикасался. Потом мой отец внезапно проявил к ней большой интерес, да еще стал запираться в кабинете со своим другом, возясь с какими-то реактивами, которыми провоняла вся квартира. Я помню, как бабуля грозно рычала, что двое здоровых мужчин могли бы заняться чем-то полезным, например, починить крышу на даче, а не тратить жизнь на глупости.

— Неужели никто до твоего отца ни разу не заглянул в записную книжку?

— Почему, заглядывали, и не раз. Даже я. Текст на латыни, зашифрованные химические формулы. Ты же слышала, прадед увлекался алхимией, должно быть, тоже наслушался россказней про Фламеля.

— Но ведь он зачем-то передал перед расстрелом записную книжку своей семье?

— А что еще он мог передать? Обручальное кольцо? Весьма вероятно, что его бы обменяли на кусок хлеба, и до жены прощальный дар так бы и не дошел. Да и сомневаюсь, что в тюрьме прадеду позволили оставить у себя хоть что-то ценное.

— И не было никакой записки?

— Была. Клочок бумаги, на котором он написал карандашом всего несколько слов. Что-то типа: «Прощай, любимая, поцелуй детей. Не плачь обо мне и попытайся устроить свою жизнь. Детям нужен отец, а тебе поддержка». Было еще что-то про вечера в Осташкове и почему-то про игру в прятки.

— В прятки? — переспросила я.

— Да, что-то вроде этого. Наверное, какие-то трогательные воспоминания, понятные им одним. Записку долго хранили, но так как написана она была карандашом, уже через несколько лет ничего прочитать было невозможно.

— Получается, о том, что содержалось в записной книжке, никто толком не знал?

— Прадед владел латынью, а в записной книжке были выдержки из средневековых трактатов по алхимии, им переписанные. Вот откуда все эти формулы.

— Агриппина Семеновна работала в университете, среди преподавателей наверняка был человек, знающий латынь.