Читать «Мастер» онлайн - страница 78

Бернард Маламуд

— Слышь, парень, — зашептал старик, — кровь ты смой поскорей, покудова стражник не заявился, не то убьют они тебя.

— Пусть убьют! — крикнул Яков.

— Говорил я вам, он шпион вонючий! — крикнул колченогий с дальнего конца камеры. — Кончай его, Фетюков!

Камера возбужденно загудела.

Двое стражников вбежали из коридора, один с ружьем. Они подглядывали из-за решетки.

— Что тут у вас? А ну прекратить шум, не то на неделю паек урежут!

Еще один вглядывался через решетку в тускло освещенную камеру.

— Где тут еврей? — крикнул он.

Повисла мертвая тишина. Арестанты переглядывались; кое-кто украдкой скашивал глаз на Якова.

Погодя мастер отозвался. По камере прошел гул. Стражник наставил на арестантов ружье, гул пресекся.

— Где? — сказал стражник. — Не видать тебя.

— Здесь я, — сказал Яков. — И видать особенно нечего.

— Сержант тебя записал на хлеб. Вечером получишь свой фунт.

— А пока про мацу помечтай, — сказал тот, что с ружьем, — и еще про кровь христианских мучеников, ясно тебе?

Стражники ушли, и затараторила камера. Снова Якову стало страшно.

Фетюков, убийца, снова к нему подошел. Мастер неловко поднялся, когтя пятернею стену.

— Ты и есть тот еврей, который, говорят, христианского мальчонку убил?

— Врут они, — хрипло сказал Яков. — Я невиновен.

Снова гул прокатился по камере. Кто-то крикнул: «Жид поганый!»

— Я не потому тебя стукнул, — сказал Фетюков. — Голова у тебя не выбрита, мы и подумали — шпион. Постановили тебя испытать, донесешь стражнику, нет ли. Донес бы — тут бы тебя и порешили. Колченогий бы прирезал. Всем на суд идти, и не надо нам, чтобы проведали, о чем промеж себя мы тут толкуем. Я не знал, что ты еврей. Знал бы, не стукнул. Я сызмальства в подмастерьях служил у еврея-кузнеца. Так он нипочем бы не сделал такого, чего на тебя наговаривают. Коли бы он крови выпил, сразу бы и сблевал. И христианского малого пальцем бы он не тронул. Прости, что ударил тебя, ошибка вышла.

— Ошибка вышла, — сказал колченогий.

Яков шатко прошел к бадье с водой. От бадьи воняло, но он встал на колени и плеснул водой себе на голову.

Арестанты уже потеряли к нему интерес, занялись своими делами. Кто улегся спать на склизком помосте, кто сел играть в карты.

В ту ночь Фетюков разбудил мастера и дал ему ошметок колбасы, которую сберег из сестриной посылки. Яков жадно набросился на колбасу. Еще убийца дал ему мокрую тряпку — приложить к вспухшей ране.

— Правду скажи, — шептал он, — убил ты парнишку этого? Может, по каким особенным причинам? Может, пьяный был?

— Ни по каким причинам, — сказал Яков, — и я не был пьян. Не было этого ничего, я невиновен.

— Ох, кабы я был невиновен, — вздохнул Фетюков. — Такую я беду учинил. И человек, главное, мне совсем чужой. Чужих любить положено, даже Святое писание обязывает. Выпил, понимаешь ты, и ну ничего не помню, и вдруг я за нож хватаюсь, и вот уж он мертвый передо мной на полу лежит. Господь жисть нам дает, а она вон на ниточке держится. Стукнул — и нет ее. И не знаю, почему такое, разве если только дьявол, может, силу оказывает. Будь на то моя воля — снова бы он ожил. Я бы ему сказал: живи, мол, а ко мне, значит, не приближайся. Сам не знаю, и почему я такое дело сделал, я убивцем быть не хотел. И то не сладко, зачем еще-то хуже делать? А теперь мне в каторгу идти, в Сибирь, а прокукую если весь каторжный срок, то мне вечное поселение выйдет. Браток, — сказал он Якову и его перекрестил, — ты надежды-то не теряй. Мост каменный искрошится, а правда — она все наружу выйдет.