Читать «Безлимитный поединок» онлайн - страница 97

Но это письмо было написано уже после того, как самое страшное предматчевое испытание осталось позади.

В мае, выиграв в Гамбурге матч у Хюбнера со счетом 4,5:1,5 (три победы при трех ничьих), я дал интервью западногерманскому журналу «Spiegel». В интервью я решил рассказать обо всем: о роли Кампоманеса и Карпова в скандальном закрытии первого матча, о последовавших затем интригах, о кампании, развернутой против меня в преддверии нового матча… Интервью было единственной возможностью все открыть миру и тем самым пресечь попытки сорвать сентябрьский матч.

Затем я отправился в Белград, где победил Андерссона (выиграв две партии при четырех ничьих) и сделал достоянием общественности свою полемику с Глигоричем в открытом письме, опубликованном в белградской газете «Политика» без всяких сокращений.

Помимо этих двух выступлений в зарубежной печати я изложил свою позицию также в посланиях в ФИДЕ, причем не согласовав этого заранее с Шахматной федерацией СССР. Я чувствовал, что выбора нет! В советской прессе мне не оказывалось никакой поддержки. Единственную поддержку я получил от живущего во Франции Спасского. В интервью голландскому журналу «New in Chess» он сказал: «После того как Карпов согласился с решением Кампо прервать матч, что само по себе было невероятно, он оказался в исключительно неприятном положении. Он один не предвидел, что в создавшейся ситуации ему прежде всего следовало подумать о своем престиже. Карпову фатально не повезло — но в этом виноват только он сам. Что касается Кампо, то своим решением… он фактически уничтожил Карпова».

Я, однако, подозревал, что Карпов далеко не «уничтожен». Мое интервью в «Spiegel» предоставило ему и его покровителям как раз то, на что они очень рассчитывали. Само интервью им, конечно, понравиться не могло, но оно дало им повод, чтобы попытаться дисквалифицировать меня. Я не поддался на их провокации, когда речь шла о выборе места проведения матча, о выборе главного арбитра, о присуждении «Оскара». Но на этот раз они, должно быть, решили, что я зашел слишком далеко и сам себя приговорил. Однако все, что я сказал, было правдой. Меня могли обвинить в нападках на свою федерацию, но я выступал не против Советской шахматной федерации, а против Карповской шахматной федерации.

Видимо, Карпов посчитал, что моя песенка спета, потому что в июле в интервью белградской газете «Спорт» он без обиняков заявил, что на шахматном Олимпе никаких изменений не произойдет. Обычно осторожный, даже уклончивый в ответах, Карпов на этот раз высказался столь категорично, что могло показаться, будто новый матч для него лишь пустая формальность. А может, ему было ведомо нечто такое, что должно было гарантировать неприкосновенность его чемпионского титула?

Очевидно, у него и впрямь были основания считать, что выступление в «Spiegel» свело на нет мои шансы оспаривать у него чемпионский титул. В известной мере он был прав: на 9 августа, за три недели до начала матча, было назначено специальное заседание Шахматной федерации СССР, на котором должно было разбираться мое «антигосударственное» поведение. Вполне вероятным наказанием была дисквалификация, и Карпов знал об этом.