Прошел месяц. Случайно найдя под кипой газет конверт от нотариуса из Апта, я хотел было его выбросить, но вместо этого набрал его номер. Вначале мэтр Варнье заставил меня сообщить все, что подтверждало мою личность: дату рождения, профессию, номер социального страхования, имена детей и матери, а затем сообщил, что полгода назад Фанни Нгуен оставила у семейного нотариуса (у ее матери был в тех краях дом) письмо, подлежавшее передаче мне в случае ее смерти. Передача должна была произойти строго конфиденциально. Кстати, клерк из конторы нотариуса должен был на днях наведаться в Париж по другим делам.
Обещанный клерк позвонил мне в дверь в шесть вечера, снова подверг меня положенному допросу, изучил удостоверение личности, задал кое-какие вопросы про Фанни и, наконец, отдал документ. Это оказалось пространное послание крупным круглым почерком на шести листах. Уже открывая его, я почуял запах беды. Я сел. Чем дальше я читал, тем сильнее билось у меня сердце.
Себастьян.
У нас всегда были странные отношения. Судя по твоему виду, ты годами оставался бесчувственным ко мне, а я чувствовала себя так, словно ты не замечаешь меня. Я считала, что все мужчины лежат у моих ног, но ты доказывал мне, что это не так. Держась на расстоянии, ты учил меня, что человек получает не того, кого сам хочет, а того, кто хочет его. Чтобы утешиться после такой обиды, я всегда принимала тебя за пуританина в нашей группе, за «сжатую задницу». Узнав, в какую сторону ты развиваешься, я была уничтожена. Я бы предложила себя тебе в клиентки, если бы не боялась снова получить от ворот поворот.
Я пишу не для того, чтобы поплакаться. Вероятно, когда ты будешь это читать, меня уже не будет на свете. Не стану отягощать тебя причинами своего ухода: они касаются только меня. Хочу только предупредить тебя об одном: твои враги – совсем не те, кого ты считаешь таковыми, кстати, как и твои друзья. Сейчас объясню, даже если тебе это будет неприятно. Когда ты занялся любительской торговлей своим телом, Жюльен страшно взбесился. Он узнал об этом, установив за тобой плотную слежку. У него в сейфе лежит толстое досье со всеми твоими поступками за восемь лет. За тобой всюду следовали по пятам осведомители. Некоторые из них даже сочувствовали тебе. Жюльен в душе шпион, совести у него ни на грош. Когда он понял, что ты от нас отходишь, что высвобождаешься из-под его опеки, с ним произошло настоящее нравственное крушение. Он растерялся, не находил себе места, не мог работать, все время спрашивал: где Себастьян, что он делает? Ты опустошил его, из-за тебя он впал в отчаяние. Твое счастье не давало ему покоя, оно стало для него личным оскорблением, радость ему могла принести только твоя беда. Мысль о том, что ты ведешь, возможно, более богатое существование, чем он, не предлагая ему разделить его, выводила его из себя. Ты был главной пружиной «Та Зоа Трекеи», вторым человеком после него; без тебя группа лишалась смысла существования. Когда Сюзан ушла от тебя, Жюльен бросился к ней в объятия, она его лечила, радуясь, что нашелся еще более несчастный человек, чем она. Они вдыхали исходивший от обоих запах твоего бегства. Это был союз двух брошенных, соединенных общей злобой. Тогда Жюльен и мобилизовал всех членов нашей шайки, решив наказать тебя: он преувеличивал твои преступления, подчеркивал, что ты подцепил «нравственную проказу», нападал на безразличных, пользуясь поддержкой Жан-Марка, проявившего в этом деле небывалую услужливость. Мы часами строили козни, пытаясь придумать, как тебя вразумить. Мы не могли стерпеть, что ты не попросил у нас разрешения продаваться. Возможно, мы ответили бы тебе отказом, но, по крайней мере, приняли бы участие в процессе.
Жюльен решил действовать поэтапно: начать с суда над тобой в квартире Марио – отчасти смехотворной церемонии, ведь по сути ты тогда был уже не с нами. Но он хотел присвоить твой уход, изобразить, будто это он стал его причиной. Ему хотелось торжественного изгнания, на сталинский манер. Это должно было иметь силу электрошока. Твоя развязность их сильно уязвила. Они взбесились оттого, что исключение не вызывает у тебя ни угрызений, ни сожаления. Тогда и проснулась месть, это кровожадное животное. Жюльен принялся ткать вокруг тебя сеть, призванную задушить тебя, он стремился опрокинуть тебя в океан катастроф. Со временем его злопамятство не блекло, а только усиливалось. Держать в своих руках твою судьбу было для него наслаждением, подобным тому, что испытывает ребенок, отрывающий лапки живой мухе. Он прилюдно трепал тебя, желая превратить в беспозвоночное, в слизняка. Он сказал нам буквально следующее: «Себастьян должен стать бродячим псом, подобрать которого соизволим мы одни».
Побуждаемый твоей бывшей тещей – страшной женщиной, должна сказать, интриговавшей за спиной собственной дочери (она даже попыталась привлечь на свою сторону твоего старшего сына, но он отказался и встал на твою защиту), – он сумел представить тебя чудовищем, способным всех нас замарать. Его бесило сочетание в тебе извращенности и сентиментальности. Ты всех нас лишил покоя, ты был приговорен к проскрипции, подобно дереву, на котором оставил отметину топор. Его ненависть пересеклась с нашей трусостью и возбудила ее. Когда твоя спутница, Кора, присоединилась к тебе и занялась тем же, что и ты, появилась, наконец, возможность подвергнуть тебя примерной каре. Жюльен хотел убить одним ударом двух зайцев: заодно припугнуть других, удержать их, вселив в них страх. Группа к тому времени начала распадаться, и ты помимо воли стал для нее скрепляющим материалом. Он всех нас запятнал этим делом, чтобы никто не посмел улизнуть. Он предпринял усилия, достойные крупного политика. Об остальном ты, думаю, сам догадываешься. Для начала он нанял подручных, жуликов из Сент-Уана, не то цыган, не то югославов, чтобы они тебя запугивали и изводили. Говорят, он по роду своей деятельности познакомился с заправилами мафии, а те подсунули ему нужных людишек. Он очень умело плел свою интригу. Каждого из нас по очереди просили переспать с Дорой. Она не догадывалась, кто мы такие, мы представлялись чужими именами. Я трижды встречалась с ней в отеле «Бристоль», хотя женщины меня не привлекают. Она очень старалась и произвела на меня впечатление своей горячностью и лиризмом. Понимаю, из-за такой недолго потерять голову: кажется, ей увлекся Жеральд, поплатившийся выволочкой от Жюльена, сопровождаемой оскорблениями и угрозами. С тобой продолжали вести войну на истощение. Поразительно, что ты ничего не замечал, хотя знал эту шайку и ее нравы. А ведь все это бросалось в глаза. Жюльен сумел убедить нас, что тебе грозит опасность, что тебя надо спасать вопреки твоей воле.
Он надеялся, что ты дрогнешь, но ты проявил неуступчивость. Сюзан, ставшая его законной супругой, не одобряла эти методы, но и не сопротивлялась. И вот Жюльен при содействии Жан-Марка и твоей тещи перешел к серьезным мерам. Они наняли других людей, банду молдаван и неотесанных боевиков сирийско-ливанской мафии, придумали для них биографии и заставили неделями их зубрить. Жюльен сильно рисковал: его исключили бы из коллегии адвокатов, предали бы суду, если бы затея получила огласку, однако он был на все готов ради твоего исправления. Ты был его собственностью, он так любил тебя, что предпочел бы уничтожить, лишь бы не потерять. Когда он проявлял неуверенность, твоя теща тайно от дочери вразумляла его, проявляя хорошо тебе знакомую энергию: она считала тебя человеком «слишком низкого происхождения», не прощала тебе ни осквернения супружеского ложа, ни бесчестья, в которое ты вверг их семью. Ты оказался грязным пятном на их гербе. Будь на то ее воля, она бы тебя пристрелила, как бешеную собаку. Ее свирепость пугала даже Жюльена.
Остальное ты знаешь: они решили разорить твое жилище, велели двоим громилам устроить тебе взбучку, потом поколотить Дору, чтобы окончательно вас запугать. Нам пришлось голосовать за их решения. Жюльен по-прежнему придерживался процедуры, уважал право. Справедливости ради надо оговориться, что мы спорили до хрипоты, бывало, едва до потасовки не доходило; не стану уточнять, кто тебя защищал, а кто злее всего клял. Мы пообещали свято хранить тайну и убили бы, наверное, любого, кто проговорился бы постороннему. Жюльен всех нас построил, в его речах была подкупающая уверенность. Настало время для высшей точки твоих мучений: тебя заперли и отдали во власть трех мужеподобных баб, бывших заключенных, чтобы они «отучили тебя от «клубнички». Мысль задрочить тебя до смерти подал Тео, вычитавший что-то в этом роде в комиксе. Тебе грозила смерть, но их это мало волновало. Одновременно они погубили анонимными звонками в министерство твою репутацию. Они не побрезговали могучим оружием клеветы. Результат превзошел все ожидания. Бегство Доры запланировано не было, зато ты порадовал их своей покладистостью. Заговор обошелся в кругленькую сумму: здесь и фальшивые документы, и аренда автомобилей, домов, покупка молчания статистов, плата по контрактам. Ты сотрудничал с трогательным рвением, и твое пылкое раскаяние убедило Жюльена: он уверен, что спас тебя от улицы, мнит себя твоим благодетелем. Теперь они продержат тебя под колпаком до самой пенсии, больше ты не выскользнешь у них из лап. На всякий случай они уничтожили все следы своих действий. Даже если кто-нибудь из них проговорится, никаких вещественных улик больше не существует.
Мне следовало предупредить тебя раньше. Но возобладала верность группе. Я бы и теперь ничего тебе не сказала, если бы не приготовилась со всеми раскланяться. Теперь ты все знаешь и можешь выбирать. Не хочешь – можешь мне не верить. Но я ушла бы с чувством еще большей горечи, если бы все тебе не выложила.
Нежно тебя целую.
Фанни
P.S. За год в кафе «Курящая кошка» для тебя пришло несколько писем от некой мисс Карамель. Думаю, это Дора. Жеральд их забрал, сказав, что делает это по твоему поручению.
Р.P.S. Твой брат в заговоре не участвовал: он в группе новичок, слишком впечатлительный, нежный, поэтому Жюльен решил его не вовлекать».
