Читать «Мемуары сластолюбца» онлайн - страница 38

Беззаветная любовь и неосторожность девушки открыла всем глаза на характер наших отношений, а посему я ничем не рисковал, решившись наконец признаться леди Беллинджер в том, что давно уже было ей известно, оплакано и прощено. Ее радовало и то, что не кончилось хуже – в общепринятом смысле. Признание, которое раньше могло ее оскорбить, теперь выглядело чуть ли не компенсацией с моей стороны за недостаток уважения к ней, явленный в сем неблаговидном поступке, свершившемся прямо у нее под носом.

Мое обращение к тетушке за советом оказалось отнюдь не напрасным. Польщенная моим доверием, она разобрала по косточкам поступки и мотивы, простила их все и даже нашла благовидный предлог уволить Диану, сопроводив это столькими милостями, что та так и не угадала истинной причины своей отставки и не позволила себе ни слова протеста. Возможно, она льстила себя надеждой на то, что я призову ее к себе в Лондон. Я не стал ее разубеждать, а высказал пожелание, чтобы она покуда пожила у своих друзей, а там я дам ей знать о своих намерениях и, скорее всего, позабочусь о ее будущем (в этом был я совершенно искренен). Итак, за день-другой до нашего отбытия Диана уехала к своим друзьям, если и не удовлетворенная, то успокоенная относительно предстоящей разлуки, которая, согласно моему замыслу, должна была излечить ее от иллюзий; однако я сдержал слово и щедро обеспечил ее будущее, сделав это в такой форме, чтобы не дать ей ни малейшего повода упрекнуть меня в том, что я якобы погубил ее – в то время как на самом деле это всего лишь маленькая неприятность. Тетушка, в свою очередь, сделала ей через меня щедрый подарок.

Итак, я вновь обрел свободу, заплатив за нее смехотворную цену – сущий пустяк по сравнению с моим состоянием, – а также испытав глубокое раскаяние и стерпев несколько нотаций от тетушки, которые обязан был – в благодарность за ее доброту – выслушать с полным смирением и принять к сведению. Ее привязанность ко мне поистине была слабостью; в основе же моего отношения к ней лежала высшая из добродетелей – благодарность. Нужно было быть чудовищем, чтобы не отплатить добром за ту родительскую нежность, которую она проявляла в избытке.

Наступил долгожданный день нашего отъезда в Лондон, которого я почти не знал – если не считать кратковременных наездов в детстве, никак не способствовавших постижению того, что зовется столицей. Нынче я имел твердое намерение окунуться с головой в его стихию и добраться до сердцевины.

Без тени сожаления простился я с нашим роскошным особняком, рассудив, что деревня хороша для домашнего скота и угрюмых личностей, сознательно стремящихся к ее невинным радостям. Не воздавал я прощальной хвалы зеленым лесам, благоухающим полянам, поросшим мхом фонтанам, журчанию рек, что катят свои воды по извилистым руслам, естественным гротам и водопадам – словом, всему набору деревенских сокровищ, воспетых в многочисленных пасторалях и по которым часто вздыхают либо те, кто искренне к ним привязан, либо не знающие их так, как я, но кого они якобы неудержимо влекут к себе. Что до меня, то в ту пору деревня казалась мне последним местом на земле, где я желал бы встретить – разумеется, как можно позже – надвигающуюся старость, разве что деревенский воздух был бы предписан мне по медицинским показаниям в том почтенном возрасте, когда бурление страстей улеглось, а богатый жизненный опыт делает человека наиболее пригодным к утонченным радостям интеллектуального общения.