Читать «Из первых рук» онлайн - страница 228

Я сразу возвысился в собственном мнении. В котором за последнюю неделю и без того уже сильно вырос. В значительной мере благодаря регулярному питанию — причем ел я самое лучшее, — но, должен признаться, и благодаря профессору. Когда тебя расписывают, пусть даже писатель, начинаешь поднимать нос. А профессор был как раз в хорошей форме. На свои пятьдесят гиней комиссионных он оделся во все новое, вплоть до носков, рубашек и пижам. И теперь прыгал новеньким с иголочки чижиком и чирикал на радостях. Он пел обо мне так сладко, что я стал куда менее критично относиться к собственным претензиям.Поэтому при виде профессора и господ, явившихся мне на выручку, я не столько удивился, сколько обрадовался. Мгновенный зуд, как при кори, ожег меня с головы до ног. И я сказал себе: «Что слава! Ты достиг большего — ты доволен собой! Пожалуй, теперь можно снять с себя теплую фуфайку, по крайней мере летом».

—Кто это? — спросил Носатик, принюхиваясь к процессии с собачьей подозрительностью.

—Мои поклонники, — сказал я небрежно. — Не обращай на них внимания. Занимайся делом. Посмотри, что ты натворил!

Потому что он рисовал киту нос совсем не там, где нужно.

—Что ты делаешь, Носатик? Взгляни-ка на эскиз, бестолочь!

—Но у кита лицо вовсе не на затылке.

—Нет, на затылке. У моего кита — на затылке. Только на затылке.

—Н-но мне его т-там никак н-не при-прилепить.

—Ах, Бог мой! В этом-то вся штука. Прилепи его, как ярлык на газовый счетчик. Иначе кит будет мертвым, ненастоящим. Он не будет жить. Будет просто картинка из книги о китах.

Носатик не годился в подмастерья, потому что от великого энтузиазма все видел вкривь и водил кистью вкось.

—Вот что, Носатик, — сказал я, — возьми себя в руки. Успокойся. Нельзя писать в горячке, тут надо всерьез работать мозгами — думать о десятках вещей сразу. Думать глазами, пальцами, ушами, носом, животом, всеми имеющимися конечностями, всеми извилинами, какие остались у тебя после школы, даже кончиком языка. Многие первоклассные художники делают свои лучшие работы языком. А, Бог мой, только посмотрите, что он откалывает! — потому что Носатик накладывал на нос кита светлый тон. — Ты что, хочешь, чтобы этот пятак слез со стены?

—Я не могу его с-с-соскоблить.

—А и нельзя со-соскабливать. Во всяком случае, на стене нельзя. Краска потеряет свою специфику: масло растечется, а оно должно всасываться. Твоя чертова мазня будет блестеть, как Сарин нос, когда она жарит рыбу. Постарайся согласовать тона! Счастье, что ты не сделал еще светлее. Неужели ты не видишь, как у меня смотрится этот черный кливер?

Потому что, могу смело сказать, клюв приводил меня в восторг. Он был моей гордостью, моей радостью.

И я совсем забыл о моих поклонниках, пока, немного погодя, повернувшись, чтобы сплюнуть, не обнаружил их на линии огня. Зажатые среди строительного мусора, из которого они не знали, как выбраться, они стояли, задрав носы, с таким интеллектуальным видом и такими умильно-восхищенными улыбками, что только Носатик мог не понять, насколько мало они соображают, что вокруг них происходит и где они находятся. Мои мальчишки и девчонки разглядывали их с презрением и брезгливостью. Потому что в эту минуту чувствовали себя уже художниками. Даже штукатуры, народ вполне ручной и цивилизованный, смотрели на незваных гостей с презрением и брезгливостью. Потому что стенная роспись размером сорок пять на двадцать пять пробирает человека сильнее рентгеновских лучей. Она оказывает глубокое и зачастую непроходящее воздействие на расстоянии двадцати пяти ярдов. Одна моя ранняя роспись сделала из рыболова... гравера. Потом он зарезался. Не выдержал, кишка оказалась тонка. Слишком много риску. Не сумел пуститься во все тяжкие.