Читать «Прощание славянки» онлайн - страница 295

Валерия Новодворская

Валерия Новодворская

Не дождетесь

Послесловие

Мой истертый калям, то есть шариковая ручка, дописала последние строчки моей последней книги. Я из тех несчастных славянок, которым суждено узнать, что бесполезно взывать в Путивле со стен: никто не придет. Стране не нужна свобода, и она не желает искупать свой позор. От конца одной оттепели до конца другой, от заморозков до заморозков, от введения войск в Чехословакию в августе 1968 года до введения войск в Грузию в августе 2008-го. От позора до позора. Сейчас, когда я дописываю эти прощальные слова, российские войска не только торчат в Абхазии и Южной Осетии (Самачабло), но и занимают Зугдиди, Сенаки и даже Поти — уже без всякого миротворческого мандата (до Самачабло там — 200 км, до Абхазии тоже никак не 25 км «буферной зоны»). Зачем империалистам мандат? Их мандат — в их безумии и в их танках. Россия никогда не спасет ни честь свою, ни славу (которых у нее нет с XV века), а худшие недруги Руси — ее власть и ее электорат. Моя душа неспокойна. Раньше у нас всегда была возможность пойти на площадь и в тюрьму (как «семерка» с Красной площади в августе 1968 года) и искупить кровью вину своей страны. А сейчас нам не дают искупать, через нас с презрением перешагивают умные чекисты, сообразившие, что народ за нами не пойдет и что нечего срамиться зря.

Нет ничего страшнее бессильной ненависти. Ходорковский, Алексанян, Бахмина, Лебедев, Сутягин, Грузия, Чечня. Они убивают у нас на глазах и не слушают наши проклятия. Как была права Наташа Горбаневская!

Но преданы мы. Бой идет без нас. Погоны Андерса — как пряжка танцовщицы, Как туфельки и прочие вещицы — И этим заменен боезапас. О Родина! Но вороны следят, Чтоб мне не вырваться на поле боя, Чтоб мне остаться травкой полевою Под уходящими подошвами солдат.

Дракон произвольно выбирает себе девушку. Сегодня — Ходорковский, завтра — Алексанян. А мы не можем защитить никого, наше Слово больше никого не волнует. И Визбор был тоже прав: приходит старость, режим окостенел, народ безмолвствует, абсолютное большинство хлюпает пойло из корыта, а на Грузию им наплевать. Интеллигенция — это мутация. Мы — выродки, экзоты. Но я никуда не уйду с дороги, по которой слепые правители ведут слепых подданных к очередной яме. И Визбор не советовал.

Скрипят под ногами ступени: Мол, прожил — и все стороной, Скрипят под ногами ступени, И годы висят за спиной. И куришь ты все беспокойно И тень под глазами лежит, И зябнет походная койка, И черная птица кружит.

Но моя война, а значит, и война ДС продолжается.

Уже и рассветы проснулись, Что к жизни тебя возвратят, Уже изготовлены пули, Что мимо тебя пролетят.

В стране еще осталась горстка порядочных людей. И вот приходит в ДС юная девушка Василиса Винник с философского факультета МГУ, которая и советской-то власти не помнит, потому что родилась в 1988 году. Но в свои двадцать лет она прочла столько, сколько другие — к семидесяти годам, и она не может жить без свободы. Приходит молодой ученый, талантливейший математик (при этом драматург и публицист не из последних) Роман Шамин и говорит: «Я пришел умереть вместе с вами». И уже восемнадцать лет продолжается донкихотское служение Коли Злотника, нашего юриста, который в нормальной стране давно был бы в Сенате, Конгрессе или парламенте в качестве лидера крупной партии. Значит, не конец. Еще живет «Эхо», «Новая газета» и The New Times. Как знать? Может, вернутся апостолы ДС, его создатели Игорь Царьков, Эдуард Молчанов, Саша Элиович и Андрей Грязнов? Может, вспомнит былое Женя Дебрянская? Может быть, я была к ним чересчур строга и несправедлива, ведь они были в начале времен, когда мы все рисковали жизнью, безупречны. А теперь, во время «доброй ссоры», они не стерпят и придут, ведь Путин уничтожает дело их жизни? ДС — прибежище для свободных людей, храм непокорных, и мы с радостью подвинемся и дадим им место: в строю, в камере, у стенки. Может быть, свободной прессы скоро не будет и тогда понадобится стране «Свободное слово» ДС и его лучший редактор — Эдуард Молчанов? Игорь Царьков пришел когда-то первым, и как же ему не вернуться к расплате и к године бед?