Читать «Татьяна Набатникова» онлайн - страница 155

Потом на какой-то автобусной экскурсии не то я прибилась к одному парню, Олегу, не то он ко мне прибился - так и сидели рядом, изредка переговариваясь. В один из дней устроили для нас банкет, мне хотелось попробовать разные вина (только что из большого спорта, никакого опыта питья). Я не знала, что смешивать нельзя. Ноги у меня подкашивались, и этот Олег пошёл провожать меня. На мостике остановились, голова кружилась, и тут я его узнала: по поцелую. Поцелуй был такой же чуткий, как голос в ночи. Я не могла ошибиться, но для верности спросила:

-Ты стихи читал?

-Я...

-Кто это был?

-Цветаева.

Но я-то ничем не поразила его воображение, только он моё. А если нечего тебе предъявить своего, приходится утверждаться, топча чужое.

На очередной экскурсии он купил в киоске какой-то кондовый советский роман; такие романы писались многотомниками, их называли “опупеи”, а жанр обозначался “сибирятиной”: там неизменно присутствовал какой-нибудь таёжный Егор, действие развивалось с царских времён до наших дней, и первая фраза неотступно оповещала: “Осень в том году выдалась пасмурной и дождливой”.

Я раскрыла книгу, победно прочитала вслух начало и устремила на него уничтожительный взор. Он отнял книгу от глумления и молча показал мне студенческий билет заочника Литинститута. На место меня поставил.

Спустя четверть века я позвонила в Харьков Ирине Евсе, знающей литературную жизнь своего города вдоль и поперёк, назвала имя её земляка - нет, такого имени она не слыхала. Да и я потом нигде не встречала никаких упоминаний об Олеге, хотя мир очень тесен.

Мир тесен и жесток. Борьба идёт беспощадная, никому не удаётся удержать однажды завоёванную позицию. В бизнесе, во власти и в любви.

Ну, проломила я все стены, отделявшие меня, сибирячку, от этого харьковчанина, прочитавшего в карпатской ночи стихи Цветаевой и не обратившего на меня должного внимания. (Как пелось в песне, “как ты посмела не поверить, как ты посмела не ответить, не догадаться, не заметить...”) Проломила стены времён и расстояний, преодолела барьеры профессии, чтобы небрежно бросить: “Привет, Олег!”, пробегая по коридору общежития Литинститута, куда мы, заочники, съезжались по два раза в год.

Ну, остановился он, ну, обомлел. Я была как заморская жар-птица - приехавшая в Москву уже не из Сибири, а из Сирии - смуглая, как арабка, одетая иначе, чем все, и сосредоточенная на чём-то своём.

Пока его завоёвывала, идя кружным путём, цели сместились. И сюжет, развивающийся по сценарию народной сказки “Журавль и цапля”, уже не занимал меня, а вызывал досаду. Он волновался, искал встреч, заговаривал. Он больше не интересовал меня.

И ещё целых двадцать пять лет мне было некогда даже вспомнить о нём, так густо насыщена жизнь. И вдруг во время отпуска, в яркий солнечный день, наблюдая, как из-за острова на стрежень, на простор речной волны выплывают... я разом всё вспомнила - Карпаты, избушку, кромешную тьму и голос волшебный в ночи; и сердце моё ахнуло и покатилось:

Затонуло ты, Степаново счастье!