Читать «Чок-получок» онлайн - страница 7
Василий Иванович Белов
Пока шло шумное утреннее чаепитие, пока разыгрывалась нелепая, занявшая полдня рыболовная сцена, мне пришлось быть невольным арбитром в соревновании по остроумию между Вадимом и Барсом. Было ясно, что выдрючивались они не столько передо мной или Алкой, сколько перед Тоней. Моя жена преображалась прямо на глазах…
Сашка пришел под вечер, когда мы уже перекочевали к соседям. Он посмотрел на дюжину наших жалких плотвичек, высыпал из рюкзака груду крупных окуней и лещей. Две уточки из породы чернядь и одна кряковая дополняли его рыбацкий трофей. Никто не хотел ощипывать и потрошить дичь, один Джек с готовностью тыкался своей мордой, выявляя нетерпение и желание помочь каждому из нас. Начались грандиозные приготовления к ухе. Тоня, Алка и Барс пошли к реке и весело принялись за картошку, а Вадим взял в руки Сашкину двустволку:
— «Бюхард?» Где вы его достали?
Сашка был явно польщен. Вадим вытащил из палатки и показал ему свою двустволку, тотчас же начался тот специфический разговор, который обосабливает собеседников, делая их своего рода заговорщиками. Опять игра… Я нехотя включился и в эту игру, но притворился, что ничего не понимаю в ружьях. Вадим с увлечением и азартно начал объяснять мне, что такое чок и что такое нечок, чем отличается правый ствол от левого, далеко ли и с какой силой летит пуля, если выстрелить из нечокового ствола. Голубев был пьян и не заметил моего подвоха. Он-то прекрасно знал, что все это было давно мне известно, что в детстве и юности я тоже бывал охотником. Правда, уток и рябчиков я уничтожал тогда вовсе не из спортивного интереса…
— Мальчишки, а кто пойдет за дровами? — послышался Алкин голос.
Я взял топор, перерубил пополам сухую длинную ель, оставшуюся от лесосплава. Отнес половинки к костру и положил на огонь. Получилась своеобразная нодья. Она могла теперь гореть до глубокой ночи, нужно было лишь надвигать чурки на костер.
— Как ты думаешь, с которым из них она спит? — спросил Сашка, когда я вернулся к нему.
— Кто? — Я был взбешен.
— Извини, старик… Ну, что ты заводишься?
— Если ты имеешь в виду Алку, то у нее, по-моему, двусменка. — Во мне все кипело от злости.
— А может, по скользящему графику? — не унимался этот идиот.
Я отвернулся. Тоня хлопотала вокруг ухи и этой самой Алки, обе женщины весело о чем-то болтали, они, видимо, хорошо понимали друг друга. «Неужели он ничего не чувствует? — думал я про Сашку. — Если он не уймется, я дам ему затрещину… Прямо по физиономии, да, да… Мерзавец! Ему и дела нет, что там, у костра, есть еще и моя жена, что эта болтовня отвратительна для меня». Но Голубев был бы не Голубев без таких разговоров, да и я вдруг понял, что злюсь вовсе не на него. Меня оскорбляла фамильярность и близость моей жены с этой беспутной девчонкой, ночующей в одной палатке с двумя отнюдь не бесплотными существами. Я превосходно знаю тип этих послевоенных девчонок. Многие из них воспитаны так, что они не знают, что хорошо, а что плохо, не представляют, куда и как ступят в следующую минуту. Обычно романтичные и мечтательные до сентиментальности, они ни к чему путному не приучены, от них можно ждать все, что угодно. Мораль для таких дурочек либо не существует совсем, либо понятие старомодное. Такое существо живет совершенно свободно и поэтому почти всегда безответственно. Что с ними делать? Я не знаю и не хочу знать, не хочу, — но мало ли чего не хочется! Когда она приходит к нам в трест после неудачного поступления в институт, мне жаль ее, и я стараюсь хоть как-то помочь ей встать на ноги, приобрести собственное лицо и элементарные понятия о том, что плохо, что хорошо. Но она обычно не задерживается на моей стройке, ее влечет романтика зауральских просторов, ветер далеких странствий. Я ничего не имею против таких странствий, но мне хочется реветь, когда вижу, как такая дурочка, нарезавшись коньяку, идет в гостиницу и какая-нибудь пыжиковая шапка, ухмыляясь, пропускает ее в свой одноместный номер. И Сашка Голубев прекрасно знает мое отношение ко всем этим штучкам-дрючкам. Наконец-то до него что-то дошло: