Читать «ПУТЕШЕСТВИЕ В БУДУЩЕЕ И ОБРАТНО» онлайн - страница 35

Приехавший из Москвы писатель Анатолий Глебов с волнением говорил отцу, что если немцы будут все-таки остановлены и удастся заключить мир (о полной победе тогда никто и не помышлял!), то все в стране должно измениться: режим оказался гнилым, и больше так жить нельзя!

Подобные высказывания я слышал от взрослых до самого конца войны. Видимо, большинство людей верило, что после войны «все должно измениться». Думаю, что эта вера многим помогала жить и воевать.

В первые два года войны все надеялись также на какой-то сепаратный мир с немцами. Зимой 41—42 годов Сталин вселил такую надежду своими сенсационными словами о том, что война продлится еще недолго, месяц-другой, ну, может быть, «полгодика-годик». После этого пошли слухи, что с немцами в Швеции ведутся тайные переговоры о сепаратном мире. Под Москвой немцы были все-таки остановлены, блицкриг не получился, и возникли основания для торга.

Весной 42-го смерть добралась и до нашего интерната. Сначала умерла от паратифа (или возвратного тифа) одна из наших девушек. Хоронили ее всем интернатом. На кладбище гроб сорвался с веревок в могилу, крышка отскочила, тело вывалилось, заголившись. Все дико закричали и ринулись от могилы. Я тоже было побежал, но откуда-то взявшееся чувство долга остановило меня, я вернулся и, сжимая свои нервы из последних сил, стараясь не смотреть на голое тело девушки, спрыгнул в могилу. За мной прыгнул Хохлов, управляющий интернатом, потом еще кто-то. Вместе мы водворили труп в гроб, надвинули крышку...

Вскоре случилось и кое-что пострашнее. Наши старшие ребята, которым предстоял призыв, проходили военную подготовку в городском военкомате. Во дворе военкомата валялся трехдюймовый снаряд. Что только ни делали с ним ребята! Пытались отвинтить взрыватель, били зачем-то по нему кирпичом. Если он пустой, зачем бить, а если не пустой?!... Каждая группа занимающихся в перерывах возилась с этим снарядом, который попал в военкомат, наверное, как учебное пособие. И вот в один не прекрасный день, когда на занятиях была группа из нашего интерната и ребятам надоело возиться со снарядом, сын Василия Гроссмана от первого брака, Миша Губер, добрый, всеми любимый парень, взял снаряд на плечо и понес его к стене, где он обычно валялся. И не стал его класть на землю, а сбросил с плеча. И снаряд взорвался! У него не был вывинчен взрыватель! Мише оторвало обе ноги, и он вскоре умер от потери крови. Всего убило шестерых ребят и ранило почти всех, кто был во дворе. Опять похороны, от которых мы быстро взрослели...

Уму непостижимо, как можно было привезти этот снаряд в военкомат и не обезвредить его!

В Чистополе в первую зиму 41—42 года я по воле случая познал, что это такое — ГУЛАГ. Родители, приехав в Чистополь, получили поначалу комнату в доме при школе, где жили учителя, и я перебрался к ним из литфондовского интерната. Но к зиме школа была неожиданно занята под пересыльную тюрьму. Комнаты наши выходили окнами во двор — и мы стали невольными наблюдателями тюремной жизни. Видели, как зэки по двое носили на палках, на плечах котлы с едой и параши, как формировались, уходили и приходили колонны зэков, видели вблизи черные, жуткие лица этих несчастных, существ словно из какого-то другого, страшного мира, слышали омерзительную тюремную ругань и знаменитую команду: «Шаг влево, шаг вправо...»