Читать «ПУТЕШЕСТВИЕ В БУДУЩЕЕ И ОБРАТНО» онлайн - страница 349

Вадим Белоцерковский

В качестве первого знакомства мне запомнился забавный случай. В «Новом русском слове» я прочитал репортаж из модернового дома любовных свиданий. Я, помню, поразился, с каким тактом и тонким юмором репортер описал экстравагантные зрелища, представшие его глазам. Имя автора было мне незнакомо.

И вот, идем как-то мы с Анитой и Довлатовым по Нью-Йорку, речь случайно заходит об этом репортаже, и Довлатов вдруг сообщает, что это он его написал, посетив по заданию редакции то смелое заведение. Довлатов часто находился в стесненных денежных обстоятельствах и вынужден был браться за любую журналистскую работу.

Но впервые я хорошо разглядел Довлатова, придя к нему в гости в Нью-Йорке, где он жил в скромном эмигрантском районе Квинс. Довлатов произвел на меня тогда двойственное впечатление: силы и какой-то скрытой за нею слабости. Он был крупным, высоким, слегка восточного вида человеком, и было сразу ясно, что это очень добрый человек с ярким характером. Не было в нем и в помине эмигрантской суеты, завистливости, мелкого болезненного самолюбия. И в то же время в его облике было что-то бомжовое, неблагополучное, и в глазах сквозила какая-то грусть-тоска.

Помню, как он демонстративно выставил нам с Анитой бутылку вина и водку, но себе рюмки не поставил и объяснил: сухой закон! Объяснение это не удивило меня, так как я уже слышал, что он лечится от запоев и чуть ли не «зашился». И возникшее в тот день чувство жалости к нему, ощущение неблагополучия в его жизни не покидали меня в дальнейшем. И у Аниты осталось такое же впечатление.

Его писательство не приносило ему ни доходов приличных, ни большой известности у американского читателя, без чего, собственно, не могло быть и доходов. С поста редактора «Нового американца» его довольно быстро выжали, нагло подсидели коллеги по редакции, новые эмигранты, нажужжав в уши хозяина газеты, дельца из новых эмигрантов, что Довлатов своей редакционной политикой снижает доходность газеты.

«На них очень плохо повлиял капитализм», — написал он мне по этому поводу.

И самое, пожалуй, важное: я понял по его беллетристике, что Довлатов, обладая замечательным талантом, не имел серьезных тем и сюжетов, а следовательно, не мог создавать и значительные образы. Подозреваю, что он и сам это чувствовал, и это было главной причиной его неудовлетворенности жизнью. Он мне написал однажды:

«Что касается моего литературного самочувствия, то проблема известности меня, говоря без кокетства, не волнует (во что поверить невозможно! — В. Б.). Я бы, во-первых, хотел зарабатывать побольше, и то не для себя, в основном, а чтобы облегчить жизнь жене и деткам, а, во-вторых, я бы хотел написать что-то такое, от чего бы сам пришел в восторг. Все остальное несет в себе пародийно-эмигрантский оттенок» (письмо от 7 апреля 1986 года).

Если бы Довлатов мог оставаться в России, если бы он там начал свой литературный путь и прошел бы по нему значительное расстояние, он, может быть, и вышел бы постепенно на крупные темы, сюжеты и образы, но начинать карьеру писателя в чужой стране — дело почти безнадежное. То, чего достиг Довлатов в Америке, это, наверное, максимум возможного, и достичь этого можно было только с его талантом.