Читать «Именины сердца: разговоры с русской литературой» онлайн - страница 188

— Какие периоды в литературе 1991-2008 годов вы бы выделили?

— В «почвеннической» — два периода. Первый, с 1991 по 2001 год, — назовем его «В катакомбах». И период с 2002-го и по сей день — назовем его «Возвращение». Второй период ознаменован прорывом Александра Проханова с «Господином Гексогеном», возможностью многих «почвенников» издаваться в больших издательствах, внесением в учебники текстов Валентина Распутина и т.д. На днях президент поздравил Станислава Куняева с юбилеем: что тут говорить… Но если «русская литературная партия» в литературе позволит использовать себя власти в качестве ручного медведя с кольцом в носу, закончится это бездарно.

В «либеральной»: 1991-2001 годы — «Пляски на гробах», а с 2001 года и далее — «Успокоение»: у иных плясать нет сил, о вторых забыли, третьи, самые лучшие, что называется, «думают о душе», поэтому и остаются в литературе.

— Что более важно в художественном произведении — содержание или форма? Искупает ли совершенство одного недостатки другого?

— Ничего не искупает ничего, все равноценно. Я вообще бы о другом сейчас немного хотел поговорить. Я по образованию филолог, весьма сомнительных успехов в учебе добивавшийся, но все-таки. Так вот, я как филолог могу не без некоторого успеха доказать никчемность формы и содержания любого текста; особенно если о современниках речь идет. Все это последовательность весьма несложных, а порой и подлых манипуляций. Мы читали отличные эссе о том, что Бродский плохой поэт, Лимонов бездарный писатель, Распутин никакой, Солженицын, Искандер, кто там еще… Вот Игорь Шайтанов успешно доказывает, что Юрий Кузнецов не столь хорош, как иные думают…

Это все признаки нормального литературного процесса, нечего жаловаться. Но в итоге надо признать, что нет никаких точных измерительных приборов, доказывающих безупречность того или иного текста. Зато есть некие общественные, литературные договоренности об иерархиях, не всегда внятные.

Вот мне очевидно, что Валентин Катаев — как писатель — настолько изящен, умен, тонок, что — не буду называть имен — многие его современники, прописанные в нынешних литературных святцах, и рядом не должны стоять. Но разве я могу об этом сказать в приличном обществе, чтобы не приметить сразу эдакие брезгливые гримасы: «ну да, ну да… ну-ну…»? Раскрыл на днях учебник литературы и, ничего нового не ожидая там увидеть, все-таки в очередной раз подивился: да, хороший писатель Зощенко, просто замечательный, и Трифонов хороший, и Шукшин, и Окуджава… Я только не понял, где Леонид Леонов? Завалился куда-то? Но это то же самое, если бы в XIX веке куда-нибудь завалился

Достоевский и на его месте появился Гарин-Михайловский — отличный, кстати, автор, ничуть не хуже Трифонова и очень с ним похожий. Но и Гарина-Михайловского тоже нет в учебнике, и Гаршина нет, а вот Леонид Андреев есть. Ничего не ясно в итоге. Я к тому, что в иерархии высоких образцов литературы зачастую не форма и содержание определяют место писателя, а сцепка очень многих дурного качества случайностей.