Читать «Бес в ребро» онлайн - страница 30

Георгий Александрович Вайнер

Я отперла своим ключом дверь, поставила в прихожей на пол сумку и услышала, что Старик говорит с кем-то по телефону. От старости он стал говорить немного невнятно, но очень громко. Как всегда, он говорил кому-то с большой страстью:

— Зачем, ну, скажи мне на милость, зачем тебе такая память, а не доброта сердца?! — Он тяжело, с присвистом вздохнул, и у меня кольнуло в сердце: я догадалась, с кем он разговаривает.

— Зачем бог дал тебе твердый ум, а не мягкую душу?! — патетически клокотал Старик.

Я сняла плащ и прошла на кухню. Старик по-прежнему не слышал меня. На плите кипел чайник, воды в нем уже было мало, от сотрясавших его паровых страстей он гудел и трясся.

— А чего тут понимать? — закричал Старик. — Это не мой сын разошелся с какой-то чужой женщиной, а, наоборот, моему самому любимому человеку причинили страшное горе! Ее сначала обманули, потом предали и бросили!..

И мне снова захотелось плакать. Я Старика не предала, но забыла. Почти одно и то же. Еще утром, намечая заехать к деду, я жила эгоистической надеждой на его помощь, совет, участие, а не совестливой необходимостью проведать и подкормить его.

Раздалось шершавое шарканье шлепанцев по паркету, и Старик взошел в кухню. Не зашел, не появился — взошел, очень высокий, очень худой, очень старый, простовато величественный, как архиерей на покое.

Увидел меня, и его рассеченное трещинами-каннелюрами коричневое лицо засветилось радостью и одновременно тревогой, он вглядывался подслеповато в мои глаза, пытаясь понять, слышала я телефонный разговор или нет.

— Ра, девочка моя, совсем стал я глухой тетерей… — неуверенно развел он руками, обнял за плечи и поцеловал в темя, будто огромная седая птица склонилась и легко клюнула.

— Не выдумывай, ты затеял игру в свою старость, как актер примеривает новый костюм, — сказала я, улыбаясь через силу, но говорила громко, потому, что Старик стал совсем плохо слышать. — А меня не заметил потому, что говорил по телефону…

Он согласно покивал, потом как о чем-то незначащем сообщил:

— Когда мне звонит твой муж, я тоскую о том, что Эдисон, наверное, зря придумал эту штуковину.

— К сожалению, мне не приходится тосковать из-за этого — мне Витечка не звонит. — Я хотела сказать это с усмешкой, но и без всякого зеркала я знала, что усмешка у меня вышла вполне кривая. — Впрочем, я надеюсь привыкнуть. Человек к несчастьям привыкает…

— Нет, — покачал головой седого грифа Старик. — Человек не должен привыкать к несчастьям, они не имеют срока давности, неприятности в жизни не кончаются. Незаслуженная обида — это вечно свербящий струп на затянувшейся душевной ране…

Старик выражался громоздко, возвышенно, пугающе-сценически. Неуклюже, как трудно складывающийся деревянный штатив, уселся он на стул и, отворачиваясь от меня, глухо бормотнул:

— Давай чай пить…

По его щеке, избитой склеротическими багряными кляксами, ползла старческая слабосильная слеза. Деду исполнилось девяносто два года.