Читать «Придурок» онлайн - страница 52

Анатолий Алексеевич Бакуменко

— Знаешь, — сказал он Лёше, — ты это, наверно, не читал, да и я не помню, когда это было. В «Комсомолке» писали: вот, мол, в каком-то Гамбурге или ещё где, но замечен, замечен был поэт Евгений Евтушенко, и замечен был не просто, а шёл он, представьте, с импортной крышкой к унитазу, чем опозорил нашу страну, гад.

— Ты шутишь?! Неужто писали такое?

— Писаки пишут, а люди читают…

— Я не пойму, Лёшка помотал головой и бровь изломил, пытаясь понять, о чём говорит Проворов, — как это?..

— Я хочу сказать, что за нашу с тобой жизнь, многое ещё произойти может. А книг обязательно много будет. Обязательно, ты это запомни.

— Я-то уж запомню, запомню, — успокаивал дурашливо Алексей. И ведь, правда, — запомнил. Покивал головой и запомнил.

Боже! Странно как: как изменчив безумный этот мир! Ведь этот болван, мой Проворов, только вчера или позавчера не знавший ничего, кроме «Дела пёстрых», который и читать-то научился намедни, этот… этот пытается рассуждать о мире со своей колокольни провинциала, но рассуждать, как будто нет более умных и достойных более… Боже! Мне стыдно за себя.

Но уже приходили последние времена. Они уже кем-то были обозначены, но мы-то не знали.

Проворов купил себе книгу. На Владимирском проспекте был тогда магазинчик, где всякие канцтовары продавали, и ещё продавали разлинованные и с дырками пробитыми для крепления в каталогах библиотечных листочки карточек библиографических. В этот магазинчик все аспиранты ленинградские за карточками ходили. На них удобно выписки делать. В этом магазине он и обнаружил книгу.

Знаете, такая в твёрдом переплёте книжка обычного формата в половину печатного машинописного листа. Внутри серая газетная бумага, не разлинованная даже, и страниц в ней было, может, пятьсот. Толстенькая такая книга была. Она ему очень понравилась.

Он сразу понял, как хорошо ляжет в неё текст его повести или романа… или это будут рассказы. В этой книженции будет текст его первой книги. Писать он будет на отдельных листах, а после переписывать начисто в эту свою книжицу.

Ах, как она была хороша!

Крышки были гладкие — глянцевые, и рука легко скользила, оглаживая поверхность. И приятна была тяжесть её в руке. Здорово!

Хорошо бы назвать её «Анафора». В ней форма и содержание будут неразрывно-едины… Этакий монолит. Она будет солидной эта первая его книжка. Он так и сохранит её для своих потомков, которые обязательно будут, и эти потомки будут гордиться тем, что они его — самого его! — потомки. Но это будет после. Не об этом же сейчас думать… но думать об этом хотелось! Об этом хотелось думать.

А почему «Анафора», анафора это же совершенно другое, это повторение… но — нет! Ему всё же хочется назвать её «Анафора», хотя думает он, может быть (он так и подумал: я думаю, может быть), думает, может быть, он об амфоре, о сосуде, в котором помещено некое содержание, но назвать всё равно хотелось именно анафорой. И книга должна была начаться каким-то особым образом. Да, она начнётся с какой-то глубокой фразы, с мысли какой-то глубокой — знаковой, сказал бы я сейчас. Да, она начнется со знаковой фразы и… и этой же фразой закончится.