Читать «Придурок» онлайн - страница 37

Анатолий Алексеевич Бакуменко

И оно наступило: вечером и Рая, и Аля отбывали, отбывали в Питер, где у Али должны были быть экзамены, а у Раи должны быть гастроли, и туда должен был приехать её муж с дочерью.

Да, это было избавление, и он ждал его с самого утра в субботу 21 июля, ждал с самого утра, а наступить оно должно было… оно должно было случиться в шестнадцать часов пополудни.

Их мать собрала свою корзину с зеленью и ушла на базар, ушла она вместе с Раей, которой нужно было в театр, в труппу.

— На, возьми, — протянула ему Аля платок носовой, завязанный в узелок. — Это ты должен приколоть булавкой к своим трусам. И носить должен с собой всегда. Чтобы не блудил. Это мне соседка дала: она у нас ворожит, колдует. Она мне в Святки нагадала, что ты за мной придёшь. — И она за руку потянула его в комнатку свою. — Пойдём.

В комнатке был маленький столик, стул, кровать и несколько полочек с книгами, и на одной из них — такой желанный совсем недавно — на одной из них был томик Выготского, но он не интересовал уже Проворова — он дожидался свободы. Но до неё, казалось, было ещё так далеко.

— Садись и смотри, я хочу, чтобы ты запомнил меня, чтоб я тебе грезилась… в ночи, — сказала она что-то несуразное, но он не слышал.

— Смотри, — говорила она, расстегивая пуговки на блузке.

Вероятно, она готовилась к этому своему действию заранее и заранее Раю попросила уйти, потому что под блузкой ничего не было, потому что из блузки сразу показались два бугорочка детской ещё груди, но она их будто в ладошки положила, будто поддерживая и показывая их ему, словно поддерживать там и действительно было что. Тело её было белым, потому что за всё лето не видело солнца, а он смотрел на него и словно не видел, дожидаясь своего часа…

Она расстегнула нитяную петельку с пуговки на юбке, медленно стала стягивать её, всё глядя на него и проверяя впечатление, и, может быть, в другой жизни он мог бы что-то почувствовать, может, светлое, может, тронутый незащищённой открытостью этого детского тела, может, умилило бы его то, что под лобком не было ещё никаких волос, но это был бы уже не он, это был бы совсем другой человек. Человек, который не отупел бы от этого нескончаемого месяца, месяца… беды… Беды своей. И своей вины… вины?

Вот, я нашёл, наконец, слово, которое хоть как-то, хоть для меня хотя бы, может объяснить весь идиотизм последнего этого месяца.

Это была вина его, но не перед кем-то во вне, а вина перед самим собой, потому что он вдруг нарушил… разрушил что-то в себе, что было важно в нём для самого себя, а не для кого-то. И странно, он никогда не знал и не думал об этом, не думал, что такая вина может быть, и она так угнетать его будет. Ни перед Раей, ни перед Алей почему-то не было в нём вины. Вина была личным его делом и касалась только лишь его самого. И никого боле. Это он понял, когда смотрел на детское тело, которое было перед ним.

— Видишь, какая у меня маленькая попка? Рая сказала, что если мы будем часто с тобой спать, то она станет больше. И бедра станут шире. Тебе нравится? Ну, что ты отворачиваешься, ты смотри. Я ведь вся твоя теперь. Потрогай… Да, не стесняйся ты! Фу, какой ты дурачок у меня. Трогай.