Я весь в свету, доступен всем глазам.Я приступил к привычной процедуре:Я к микрофону встал, как к образам,Нет-нет, сегодня — точно к амбразуре.И микрофону я не по нутруДа, голос мой любому опостылет.Уверен, если где-то я совру,Он ложь мою безжалостно усилит.Бьют лучи от лампы мне под ребра,Светят фонари в лицо недобро,И слепят с боков прожектора,И жара, жара.Он, бестия, потоньше острия.Слух безотказен, слышит фальшь до йоты.Ему плевать, что не в ударе я,Но пусть, я честно выпеваю ноты.Сегодня я особенно хриплю,Но изменить тональность не рискую.Ведь если я душою покривлю,Он ни за что не выправит кривую.На шее гибкой этот микрофонСвоей змеиной головою вертит.Лишь только замолчу, ужалит он.Я должен петь до одури, до смерти.Не шевелись, не двигайся, не смей.Я видел жало: ты змея, я знаю.А я сегодня — заклинатель змей,Я не пою, а кобру заклинаю.Прожорлив он, и с жадностью птенцаОн изо рта выхватывает звуки.Он в лоб мне влепит девять грамм свинца.Рук не поднять — гитара вяжет руки.Опять не будет этому конца.Что есть мой микрофон? Кто мне ответит?Теперь он — как лампада у лица,Но я не свят, и микрофон не светит.Мелодии мои попроще гамм,Но лишь сбиваюсь с искреннего тона,Мне сразу больно хлещет по щекамНедвижимая тень от микрофона.Я освещен, доступен всем глазам.Чего мне ждать: затишья или бури?Я к микрофону встал, как к образам.Нет-нет, сегодня точно — к амбразуре.
МЫ ВРАЩАЕМ ЗЕМЛЮ
Из дорожного дневника
Ожидание длилось, а проводы были недолги.Пожелали друзья: «В добрый путь, чтобы все без помех».И четыре страны предо мной расстелили дороги,И четыре границы шлагбаумы подняли вверх.Тени голых берез добровольно легли под колеса,Залоснилось шоссе и штыком заострилось вдали.Вечный смертник — комар разбивался у самого носа,Превращая стекло лобовое в картину Дали.И сумбурные мысли, лениво стучавшие в темя,Всколыхнули во мне ну попробуй-ка останови.И в машину ко мне постучало военное время.Я впустил это время, замешанное на крови.И сейчас же в кабину глаза из бинтов заглянулиИ спросили: «Куда ты? на запад? вертайся назад…»Я ответить не мог: по обшивке царапнули пули.Я услышал: «Ложись! берегись! проскочили! бомбят!»И исчезло шоссе — мой единственный верный фарватер.Только елей стволы без обрубленных минами крон.Бестелесный поток обтекал не спеша радиатор.Я за сутки пути не продвинулся ни на микрон.Я уснул за рулем. Я давно разомлел до зевоты.Ущипнуть себя за ухо или глаза протереть?Вдруг в машине моей я увидел сержанта пехоты.«Ишь, трофейная пакость, — сказал он, удобно сидеть».Мы поели с сержантом домашних котлет и редиски.Он опять удивился: «Откуда такое в войну?Я, браток, — говорит, — восемь дней как позавтракал в Минске.Ну, спасибо, езжай! будет время, опять загляну…»Он ушел на восток со своим поредевшим отрядом.Снова мирное время в кабину вошло сквозь броню.Это время глядело единственной женщиной рядом.И она мне сказала: «Устал? Отдохни — я сменю».Все в порядке, на месте. Мы едем к границе.Нас двое. Тридцать лет отделяет от только что виденных встреч.Вот забегали щетки, отмыли стекло лобовое.Мы увидели знаки, что призваны предостеречь.Кроме редких ухабов ничто на войну не похоже.Только лес молодой, да сквозь снова налипшую грязьДва огромных штыка полоснули морозом по коже,Остриями — по мирному кверху, а не накренясь.Здесь, на трассе прямой, мне, не знавшему пуль, показалось,Что и я где-то здесь довоёвывал невдалеке.Потому для меня и шоссе, словно штык, заострялось,И лохмотия свастик болтались на этом штыке.
