Читать «Публичные лекции о гомеопатии» онлайн - страница 95

Лев Евгеньевич Бразоль

М. Ю. Гольдштейн: Мне, милостивые государи и милостивые государыни, приходится начать свои замечание при весьма неудобных условиях. Одновременно отвечать на те замечания, которые сделал многоуважаемый А. Я. Герд, и в то же время коснуться существа тех обобщений, которые сделал доктор Бразоль в своей сегодняшней прекрасной беседе, чрезвычайно трудно. Для того, чтобы не потерять нить, так как я не записывал всего того, что говорилось, я позволю себе начать с того, что всего свежее в вашей памяти и моей, а именно с того, что я говорил в прошлый раз.

Не касаясь вопроса о гомеопатии и аллопатии, я говорю следующее: господа врачи, господа помещики, господа люди вообще, если вам есть возможность излечить человека каким ни на есть способом, чистой ли водой, хлебными ли катышками, или катышками из всего что угодно — лечите, ибо это есть первая задача. Так как вопрос зашёл и о молодых врачах, то я позволю себ сказать: господа молодые врачи! если будете лечить аллопатией, то помните, что иногда никакая аллопатия ни к чему не приводит, а хлебные катышки и стакан воды, на который известным образом посмотрели, приводят иногда к блистательным результатам; не брезгуйте этим, ибо здоровье человека есть высшая задача, которую надлежит преследовать. Я отнюдь не задавался целью говорить врачам: не лечите гомеопатией, презирайте её. Я не хотел и отстаивать так называемой старой медицинской школы, потому что она стара. Напротив того, тот же самый лектор д-р Бразоль, с которым уже давно я имел удовольствие не раз беседовать по этому поводу, знает отлично, что я был скорее на стороне гомеопатии. Я уже раньше заявлял, что я не медик, но также получил в известной степени медицинское образование, потому что я, по преимуществу, натуралист. Повторяю, тот же д-р Бразоль отлично знает, что я был на стороне больше гомеопатии, чем аллопатии, и когда мы беседовали с ним по поводу его будущих лекций, то я, между прочим, первый указал ему, что он должен прочитать свои лекции публично. Из этого я делаю заключение, что не как врач, а именно как искатель истины, отнёсся я к тому, что сообщил мне д-р Бразоль по поводу гомеопатии. Я начал читать гомеопатические сочинения. Могу сказать, прочитал основательно «Органон» Ганемана и могу смело сказать, что нет той страницы, которой бы я не мог цитировать; прочитал массу фармакологий, существующих в области гомеопатической науки, массу лечебников, причём, должен сказать, да вероятно и д-р Бразоль не станет этого отрицать, что значительная масса всевозможных лечебников представляет сплошной вздор от начала до конца. Но есть, конечно, сочинения, и во главе их сочинения чрезвычайно выдающиеся — это, главным образом, сочинения Ганемана и затем вышедшее в 50-х годах сочинение Яра, на которое ссылался А. Я. Герд и которое имеет явные признаки того, что это сочинение написано врачом. Я хотел только сказать, что после такого основательного изучения и знакомства с предметом, для меня представляется наиболее существенным вопросом, что такое гомеопатия: есть ли это система, теоретически обоснованная, или это есть просто экспериментально или эмпирически доказанная форма лечения? Система теоретически обоснованная есть та, которая имеет в основе теоретические принципы. Поэтому я, разумеется обратился к принципу «similia similibus curantur», или «curentur», как выразил Ганеман — это даёт маленькую разницу. И вот, я позволю себе всем натуралистам указать тот мотив, который приводился Ганеманом для установления этого принципа. После Ганемана никто этого принципа теоретически не мотивировал. Вот что он говорит: для того, чтобы остановить движущееся тело, которое двигается с известной скоростью, надо употребить силу равную и противоположную направлению и силе его движения. Но это верно по отношешю к телам неживым, грубым, мёртвым, а живое тело это есть нечто противоположное мёртвому, и потому для него нужен другой принцип. Я утверждаю, что Ганеман установил вот какое положение. В 1810 г. точка зрения на живое и мёртвое была абсолютно непохожа на настоящую. Тогда считали, что в теле есть какая-то жизненная сила, но в 1828 г. это было разбито и в 1840 году вышло окончательно из общего употребления. Ганеман эту силу признавал, и тогда общее воззрение учёных — а он стоял на высоте своего времени в смысле познаний — было такое: живое и мёртвое — это два царства, не имеющие ничего между собой общего, перехода от одного к другому нет, и только с 1828 г. переход был найден, а в 1840–1850 гг. все уже стали ясно сознавать отсутствие этой резкой разницы между живым и мёртвым, хотя учебники физики и химии, из которых доктор Бразоль взял пример относительно шёлкового кокона, до сих пор ещё продолжают говорить о жизненной силе. У нас учебники физики и химии 40-х и 50-х годов ещё и до сих пор существуют и продолжают распространяться, это одно другому не мешает. Поэтому принцип «similia similibus curantur» был обоснован только на этом ложном с нашей точки зрения положении — на положении противоположности между живым и мёртвым. После Ганемана ни один гомеопат не мотивировал принцип «similia similibus curantur» чем-нибудь теоретическим, а мотивировался он только тем, что опыт над больными, над кем угодно, показывает то-то и то-то. Теперь какое выходит вследствие этого противоречия. Доктор Бразоль, выслушав замечание А. Я. Герда, никаких замечаний со своей стороны не сделал, а я нахожу, что А. Я. Герд, защищая гомеопатию, погубил принцип «similia similibus curantur»…