Читать «Партизанка Лара» онлайн - страница 14

Давно погасли в костре угольки. Но среди серой, мёртвой золы по-прежнему пламенел клочок кумача, словно яркая, непотухающая искра.

Глава II

Пропали три девочки

Холодно. Очень холодно. Синий-синий лежит на полях снег. Должно быть, самому снегу холодно, оттого он закорявел и посинел.

Лопается от стужи кора на деревьях, птицы замерзают на лету.

А недавно в поле нашли замёрзшую женщину. В её мёртвой руке был мешочек с хлебными корками. Окоченевшие пальцы не разжимались, женщину так и похоронили с мешочком.

Наверное, беженка. Их теперь много бродит по просёлочным дорогам, беженцев из сожжённых немцами деревень. Чаще всего под окнами слышится детский голос:

— Подайте хлебушка, люди добрые! Подайте сироте!

Стали побираться и местные ребята. Видно, и внукам тимоновского учителя Николая Максимовича Синицына придётся стоять под окнами с протянутой рукой.

В один день они лишились и деда и матери. Кто-то донёс, что у старого учителя есть радиоприёмник, в его доме слушают Москву.

Когда Николая Максимовича вели по деревенской улице, за арестованным следовала целая ватага мальчишек, его учеников. Но солдат выстрелил в воздух, и ребят разметало по сторонам, как воробьиную стайку.

Старого учителя и его дочку Марию Николаевну расстреляли в Пустошке, на буграх возле МТС.

Каждый русский, кому случается проходить мимо этих страшных бугров или мимо базарной площади, где немцы поставили виселицу, каждый, и старик и мальчишка, снимает шапку, как бы ни был силен мороз.

Холодно. Очень холодно. Но у забора пустошкинского лагеря что ни день стоят на снегу женщины с кошёлками в руках. В кошёлках нехитрые деревенские гостинцы: печёная картошка, луковица, хлеб. Черствеет хлеб, и твёрдой, как лёд, становится картошка, а женщины всё стоят. Всё надеются, что сжалится начальник лагеря и разрешит принять передачу для их несчастных детей.

Что с ними будет? То ли уморят в лагере на тяжёлых работах, то ли угонят в Германию на чужбину…

Над забором в пять рядов колючая проволока. Больно глазам на неё смотреть. Больно небу, в которое она впилась.

Стоят на снегу матери, седые от стужи и горя, и тихонько переговариваются между собой:

— Сколько ни хожу, не добьюсь толку. Может, нет уж моей Оленьки в живых…

— А я своего Ванюшку выглядываю. Хоть бы в щёлочку поглядеть на сынка!

Холодно. Очень холодно.

Звенит на ветру колючая проволока. Льдинки, как слёзы, блестят на её шипах. Кажется, всё вокруг плачет: и ветер, и люди, и деревья в лесу, и былинки в поле — вся потоптанная врагом русская земля.

Они не сговаривались, но каждая из трёх подружек решила: школу, какая сейчас при немцах в Тимонове, не признавать.

Портрета Ленина там не увидишь. Лучшего тимоновского учителя немцы казнили. И чему там учиться? Придумали тоже «науку» — божий закон. Да разве может бог издавать законы, когда его самого, бога, нет?

Это чужая, это не настоящая школа — пионеры не могут туда ходить.

Но без своей, настоящей школы Лара очень скучала. Даже пальцы скучали. Встанет Лара у двери — пальцы пишут на дверной притолоке, сядет на лавку-пальцы чертят по лавке. Ни чернил, ни бумаги в избушке не было, а пальцам хотелось писать.