Читать «Новые парижские тайны» онлайн - страница 19
Жорж Сименон
— С торгов пошла «Мария Терезия»…
— Это тот самый траулер, который шесть лет назад стоил миллион?
— А продали за двадцать пять тысяч.
— Кризис… Кризис…
У торговца недвижимостью на улице Аркад машинистки по целым дням выстукивают:
«Продается красивый замок с парком…» «Прекрасный исторический замок…» «Двести тысяч, триста, четыреста…»
— Кризис… Кризис…
Эльзасские машиностроители, директора металлургических заводов, торговцы скотом, мелкие ремесленники…
Судебные исполнители сбились с ног. Пачки описей имущества. Человек знает, что его ждет. Но суды не торопятся:
— Не нажимайте! Терпение, терпение!
Во Дворце правосудия в сейфах скапливаются тысячи чеков без обеспечения.
— Кризис… Кризис…
У меня раскалывается голова, сердце болит от этого вагонного скрежета, от всех этих людей, которые разговаривают, кричат, жалуются, угрожают.
— Кризис…
Вот уже много недель подряд я езжу с Севера на Юг, из Булони в Лимож, из Марселя в Страсбур, из Нанси в Бордо, останавливаюсь на фермах, в мастерских, у зеленщиков и нотариусов.
— Кризис? Банкротство?
С тех пор, как все кругом заговорили о кризисе и банкротстве, я хочу все-таки знать, чем же это кончится. Чем все это кончится для Франции, понимаете?
— Так вы говорите, кризис?..
— Ах, не надо об этом! Это ужасно!
— Вы разорены?
— Ну, не то чтобы…
— Так сколько вы нажили с тысяча девятьсот двадцать пятого по тридцатый год?
— Но позвольте…
— А сколько потеряли за это время?
— Но…
— А сколько выручили за каждую тонну обработанного сырья?
— Но…
— Так во сколько, говорите, вам обошелся товар, который вы продаете за десять франков? И давно ли вы почувствовали в себе крупного промышленника и коммерсанта? А деньги где взяли? И что у вас останется, когда кризис кончится? Вы, надеюсь, позаботились о том, чтобы как-то удержаться на плаву? А что вы сделали, чтобы во Франции царил порядок?
У меня ватные колени, тяжелая голова, сухо во рту. Я измеряю километры от завода к заводу: одни пусты, как соборы, другие еще гудят. Я спорю, слушаю, смотрю вокруг и даже умудряюсь шарить по закоулкам.
— Кризис… Кризис…
Из Парижа он казался мне отвратительнейшим из чудовищ. Я видел, как вокруг под грохот машин и крики ужаса рушатся мир и цивилизация.
Зерно, которое… Вино, которое… Шерсть… И медь… И корабли… И что хуже всего…
Я совершенно спокоен, только где-то в уголках глаз затаилась робкая искорка иронии.
— Видите ли, кризис — это…
Только не приписывайте мне того, чего я не говорил. Разве я сказал, что кризиса нет? Более того, я готов совершенно искренне прослезиться над участью тех, кто…
Но, в конце концов, есть кризис и кризис, есть жертва и жертва. Когда в детстве я случайно толкал моего младшего брата, а происходило это в полукилометре от дома, он только зло смотрел на меня и шипел:
— Ну, смотри…
И шел, бормоча угрозы, без единой слезинки. И только на пороге дома — бедная жертва! — разражался безудержными рыданиями, прежде чем броситься в объятия матери.
Есть слезы и слезы. Есть кризис и кризис. Есть банкротство и банкротство.
Во всяком случае, могу сказать, что если и есть сейчас что-то, что не переживает банкротства, так это — Франция. По крайней мере — пока. Этого и не случится, если мы попросим прогуляться кое-кого из тех господ, которые…
