Читать «Гарики на все времена (Том 2)» онлайн - страница 3

Игорь Губерман

34

Россия ждет, мечту лелея о дивной новости одной: что наконец нашли еврея, который был всему виной.

35

Ручей из русских берегов, типаж российской мелодрамы, лишась понятных мне врагов, я стал нелеп, как бюст без дамы.

36

На кухне или на лесоповале, куда бы судьбы нас ни заносили, мы все о том же самом толковали — о Боге, о евреях, о России.

37

Хоть сотрись даже след от обломков дикой власти, где харя на рыле, все равно мы себя у потомков несмываемой славой покрыли.

38

Я разными страстями был испытан, но главное из посланного Богом — я в рабстве у животных был воспитан, поэтому я Маугли во многом.

39

Российскую власть обесчещенной мы видим и сильно потоптанной, теперь уже страшно, что женщиной она будет мерзкой и опытной.

40

Нельзя не заметить, что в ходе истории, ведущей народы вразброд, евреи свое государство — построили, а русское — наоборот.

41

Едва утихомирится разбой, немедля разгорается острей извечный спор славян между собой — откуда среди них и кто еврей.

42

Я снял с себя российские вериги, в еврейской я сижу теперь парилке, но, даже возвратясь к народу Книги, по-прежнему люблю народ Бутылки.

43

В автобусе, не слыша языка, я чую земляка наверняка: лишь русское еврейское дыхание похмельное струит благоухание.

44

Приемлю, не тоскуя и не плачась, древнейшее из наших испытаний — усушку и утруску наших качеств от наших переездов и скитаний.

45

Не в том печаль, что век не вечен, — об этом лучше помолчим, а в том, что дух наш изувечен и что уже неизлечим.

46

Везде все время ходит в разном виде, мелькая между стульев и диванов, народных упований жрец и лидер Адольф Виссарионович Ульянов.

47

За все России я обязан — за дух, за свет, за вкус беды, к России так я был привязан — вдоль шеи тянутся следы.

48

В любое окошко, к любому крыльцу, где даже не ждут и не просят, российского духа живую пыльцу по миру евреи разносят.

49

Не дикому природному раздолью, где края нет лесам и косогорам, а тесному кухонному застолью душа моя обязана простором.