Читать «Бруски. Книга I» онлайн - страница 89
Федор Иванович Панфёров
Руками взмахнул от радости Чухляв.
– Справедливо это ты, справедливо.
– Да, – Кульков икнул, – своей только точки держись. Ямки обходи, овраги и крутись. Умней крутись, – и он закрутил пальцем над столом.
Пили чай. Нагибали самовар: кипяток к концу подходил. Чухляв подолом рубахи с лица пот стер, и опять:
– А как, Петр Кузьмич, нонче насчет разделу – в порядке это?
– Да-а как тебе? Говорят, в порядке, – у Кулькова вновь забегали глаза. – Впрочем, как знать? Нонче какой порядок?
– Выгнать, на прямую тебе говорю, из дому можно?
– Ты что, делиться, что ль, задумал?
– Выгнать! А ты – делиться.
– Ты, – зашептал Кульков, – точку свою не забывай. Законы что – их и так и эдак повернуть можно, на то и законы. Только умеючи вертеть надо. А не сумел – другую дверь в избе проделают. Понял? Ты не гони его! Не гони! Пускай придет. А ты его исподволь: не тем, так другим ковыряй… Капля, – вскрикнул Петр, – и та камень точит… А ты, чай! да эх! Знаю я тебя! – Он оттолкнул от себя Чухлява и раскатисто засмеялся. – Он в суд подаст. А ты в суде свое: «Я-де его не гоню, молодой он, от молодости это у него. Вот и хочет от молодости хозяйство нарушить». «Рано, значит, – скажет ему суд, – рано тебя, Яков, до хозяйства допускать». Понял?
– Так, так, – Чухляв мотнул головой.
– Точку свою не забывай.
После ухода Кулькова Егор Степанович долго ходил из угла в угол, ждал Яшку. И на другой день ждал:
«Яшка придет! Чай, хоть вид подаст, «прощенья, мол, прошу». Прощу его, а там видать будет».
Но Яшка не шел.
И на третий день не выдержал Чухляв – Клуне буркнул:
– Ступай, позови. Чай, не зверь я. Пускай идут.
К вечеру Клуня привела молодых.
Чухляв в это время сидел в переднем углу, читал псалтырь, тянул гнусаво:
– Аллилуя, аллилуя, аллилуя…
Яшка сказал матери:
– Ты, мама, прибери постель. Одеялку новую достань. Да занавески привесь. Мы тут будем спать, а вам и на полатях ладно.
Затрясся Чухляв, хотел гаркнуть: «Что-де, пришел? Аль ты хозяин, аль я хозяин?» Но тут слова Кулькова вспомнил, сдержался, прохрипел:
– Спи на кровати… Только вот четвертую ложку я забыл купить… Четвертой ложки нет.
– А мы со Стешкой из одной поедим, из одной-то нам еще вкуснее. Так, что ль, Стешка? – и со всего разбега Яшка чмокнул Стешку прямо в губы да еще ладошкой по спине похлопал. – Вот как, тятя, гляди, заживем.
Чухляв сжался, ноги крючком загнулись под лавкой, голова задергалась, над псалтырем нагнулся и гнусаво запел псалом Давида:
– Всяа-акая тварь хвалит господа-а-а…
Клуня тихонько тронула Стешку за платье. Отвела в чулан и в чулане, смеясь и плача, осматривала ее, гладила волосы, щеки, спину, и слезы из Клуниных глаз часто закапали на Стешкины руки.
– Я тебя, Стешенька, любить буду… любить буду, – шептала она, прижимая к себе Стешку.
Звено седьмое
1
Весна на дворе – сизая, туманная.
Давеча Егор Куваев мимо прошел, проговорил:
– Весна! Легко дышится, Егор Степанович!
Легко! Дураку и палец покажется железкой. Ну, что в самом деле в весне? Серо кругом. Всюду пахота идет, – вишь, разбросались мужики по полям, ровно зайцы. А он – «легко дышится!» Запрягись-ка в соху – вот легко дышится! А еще печник. Помог бы вот лучше разобраться, где и что, а он – «легко дышится, Егор Степанович…» Вон на «Брусках» тоже, видно, легко дышится! На днях пахать собрались, так на пахоту на себе лошадей волокли. Смех! Разве на полыни лошадь работать будет? А во время пахоты Панов Давыдка с Николаем Пырякиным подрался… Двух лошадок в плужок впрягли – бороздой Давыдка ходил, серенького жеребчика похлестывал, а своего меринка жалел. Да и кому своей лошади не жалко? Кому хочешь доведись, а все свою-то лошадь жалко… Ну, и Николаю своего жеребчика жалко… Как так? По какому праву Давыдка хлещет жеребчика? Конечно, Степан мирил Давыдку и Николая, да они уж козны врозь. Давыдка, слышь, собирается бежать из артели. А всего только позавчера серенький жеребчик Николая Пырякина в погреб влетел. Вытащили жеребчика из погреба на еду собакам. Вот это ловко! Чижей тебе, Коля, по зиме ловить да ноги в потолок задирать, а ты в крестьянство сунулся… Или топил бы да топил печи в московских домах.