Читать «188 дней и ночей» онлайн - страница 46
Януш Вишневский
Генетика подыграла темпераменту. В подтверждение этой мысли доктор Джадсон приводит рассказ о львах, спаривающихся с двумя партнершами сто пятьдесят семь раз на протяжении пятидесяти пяти часов. Некоторые животные в совершенстве овладели умением совмещать секс с кормлением — самец приходит на свидание с едой. «Как мы видим, любовь — это не только стягивание брюк», — заключает Джадсон. Она также советует не давать возможности съесть себя во время прелюдии, поскольку некоторые самцы не могут смириться с отказом. Что интересно, самки редко борются за своих партнеров не на жизнь, а на смерть. А если и борются, то только тогда, когда находятся в отчаянии, в связи с немногочисленностью самцов. Они не сдаются и в ситуации, когда понимают, что именно этот самец-производитель может дать ей столько детей, сколько она хотела бы. А что касается человеческой зависти к моногамной жизни лебедей, то не стоит мучиться: по мнению многих исследователей, моногамия в мире животных возможна только тогда, когда отвечает потребностям обоих партнеров, когда отсутствие измен гарантирует, что они оставят после себя больше потомства, чем если бы решились на неверность. В животном мире действует даже Теория Хорошей Жены: я моногамна, потому что одна бы в жизни не справилась. Но из каждого правила есть исключение. Самцы известных калифорнийских грызунов (Peromyscus Califomicus) не покидают своих самок, даже когда те становятся старыми и некрасивыми. Самцы не покидают, а самки? Если бы я была самкой европейского богомола, то заметила бы, что секс вызывает у меня больше эмоций, если я заранее отгрызу голову моему любовнику. Довольно универсально звучит, не так ли?..
Час назад я размышлял о природе нашей судьбы — случайность она или предназначение? Если предназначение, то кто пишет ее сценарий? Кто получил такое право? И от кого? Если Бог, то от какого другого Бога получил?
Вчера я возвращался домой поздно вечером, ехал на машине по пустой улице в одном из районов под Франкфуртом. Никаких перекрестков. Плавный поворот, освещенный желтыми лампами. Четко видна белая прерывистая линия на хорошем асфальте. Каждые сто метров знаки, напоминающие, что максимально допустимая скорость на этом участке 40 км/час. Пустота улицы в словно бы игрушечном немецком городке около десяти вечера. Меня внезапно останавливают фиолетовые мигалки на крыше полицейской машины. За красным шлагбаумом, перегораживающим улицу, карета «скорой помощи», рядом «мерседес», в котором приехал врач (в немецких каретах «скорой помощи» есть санитары, но не бывает врача; его вызывают только в случае необходимости). Полицейский в черной кожаной куртке жестко приказывает мне припарковаться на обочине. Паркуюсь, подаю полицейскому документы. Он проверяет их в своей машине — настоящие ли. У меня польская фамилия. Я разговариваю с акцентом. Воспользовавшись отсутствием полицейского, подхожу поближе к «скорой». На обочине, врезавшись в дерево, стоит черный «фольксваген-гольф» с крышей, сильно вогнутой со стороны пассажирского сиденья. На асфальте тело, прикрытое черной пленкой. Двое молодых мужчин достают металлический гроб из серебристого «мерседеса», стоящего напротив того, что раньше было «фольксвагеном». У одного во рту сигарета. Они ставят гроб на асфальт рядом с телом, лежащим под пленкой. Поднимают тело, не снимая с него пленки. Пленка немного съезжает. Становятся видны белые остроносые высокие (десять сантиметров над щиколоткой) ботинки. Точно такие же я покупал недавно с моей младшей дочкой. Санитары кладут тело в гроб, закрывают крышку и вкатывают его в «мерседес». Я нащупываю телефон в кармане куртки. Звоню дочери.
