Читать «Сказки не про людей» онлайн - страница 2
Андрей Дмитриевич Степанов
— Не вонь, — сказал голос наставительно, — а одеколонь кор-румпте!
И прибавил мягко, с чудным французским прононсом:
— Ва-тан о дьябль, пютэн!!
Лев Александрыч, несколько позеленев, правой рукой ухватил лебедяевскую голову за косицу, а левой вздернул за подбородок.
— Ты что это, дразнить меня вздумал, курощуп?
В ответ немедля раздался тот же учительный голос с вельможным переливом:
— Не курощуп, но наставник пер-рнатых!
И прибавил — отчего-то по-немецки:
— Тойфель нохмаль, анцугаффе!!
Увидев, что птичий секретарь глазки поросячьи жмурит, щечками синеватыми дрожит, но рта нимало не разевает, Лев Александрыч неповинную голову отпустил. Огляделся, ища охальника.
Тишина стояла, как и прежде, гробовая, недвижность пребывала, как на живой картине. Но одно пятно гармонию нарушало — и цветом, и почесыванием. Лев Александрыч сделал к пятну два шага и углядел наглого вида попугая в золотой клетке. Диковинная птица распушила огненный хвост, синюю голову склонила набок и, высунув толстый язык, косила на его высокопревосходительство глазом без всякого решпекта.
— Так это ты, урод, меня поучаешь? — изумился вельможа.
Птица язык убрала.
— Не урод, а пр-ревратность натуры!
И прибавила, на этот раз по-испански:
— Саперлипопет!!
После чего высунула поганый свой язык обратно.
— Эй ты, как тебя бишь, Лебезяев, поди сюда! — обернулся Лев Александрыч к гнутой фигуре.
Коллежский секретарь приблизился на цыпочках, взмахивая руками, как крыльями.
— А скажи, любезный, что это за превратность натуры у тебя тут? На меня карикатур?
— Как можно-с! — воздел крыла Лебедяев. — Ваше высокопревосходительство, Лев Александрыч, не губите! Птичка эта особенная, по августейшему повелению берет курс риторических и философических наук-с. Отец родной, войдите в положение!
— По августейшему? Да ты не врешь?
— Точно так-с. Сами государыня приказать изволили птаху малую просветить. Да только потом про нас забыли-с!
И Лебедяев всхлипнул.
Обер-шталмейстер посмотрел на риторического штудента повнимательнее, а Филюша приосанился и переложил язык по другую сторону клюва.
— Так-так-так… Стало быть, тебе велели заморскую птицу просветить, — заговорил Лев Александрыч вкрадчиво, — а ты ее браниться обучил и особ первых двух классов их же голосом лаять… И льстишься теперь таковую забаву государыне представить, чтобы вельмож в шпыней обратить, а самому вознестись превыше пирамид. А не думал ли ты, Лебезяев, что урод твой, то бишь превратность натуры, может и на ея величество клюв свой разинуть? А не бунтовщик ли ты, птичий наставник?
От последнего вопроса Лебедяев вострепетал всем нутром, словно воробьишко, залетевший сдуру в орлиное гнездо.
— Как можно-с! Как можно-с! — залепетал он. — Смилуйтесь, ваша светлость! Птичка редких качеств, и говорит изысканнейше! Речения все отобраны элоквенции профессором Волк-Лисовским по драгоценному словарю маркизы де Рамбуйе-с. А ругается для ради юмору, по-европейски! Токмо по-европейски! Российской грубости на дух не переносит, не так воспитан!