Читать «Сказки не про людей» онлайн - страница 10
Андрей Дмитриевич Степанов
«Повесить рядом со мной до особого распоряжения.
Дзержинский»
* * *
Повесили Филюшу в плетеной клетке на окне в последнем этаже дома на Гороховой. Посмотришь налево — виден тифозный закат над Невой, посмотришь направо — виден багровый дворец, где провел он счастливую юность. Утром и вечером давали подмокшего хлеба, а на ночь закрывали пыльным шлемом, чтоб не орал. Орать же было от чего: сны старому попугаю снились тяжелые.
Очнувшись посреди ночи от кошмаров, он сразу попадал в кромешную тьму, окруженную целым морем звуков. Дребезжали телефоны, матерились матросы, гудел во дворе мотор, глуша выстрелы. А из соседней комнаты неслись чьи-то нутряные вопли и чеканные вопросы председателя:
— Я тебе дам «штук восемьдесят»! Кто рубины в клетке ковырял? Говори!
Филюша закрывал голову крыльями, но это не помогало. Впервые за двести лет ему совсем не хотелось жить.
Читал про себя вирши:
Но от стихов делалось еще хуже.
Только под самое утро все стихало. Арестованных убирали вниз, в тюрьму, комиссары были еще на обысках, а прочие сотрудники падали с глухим стуком на пол и засыпали часа на два. Замолкали телефоны и захлебывался, наконец, проклятый мотор.
В один из таких звенящих тишиной предутренних часов с Филюшиной клетки вдруг сдернули шлем. Попугай вздрогнул и развернулся на жердочке. Прямо перед ним белело в неверном заоконном свете и без того бледное лицо председателя. Странно, но Филюше показалось, что бич божий улыбается.
— Хотел посмотреть, не приснились ли вы мне, — сказал чекист как бы про себя. — Хотя какой тут сон, когда я теперь все расстрельные указы только вашим пером и подписываю…
Он замолчал, и опять нахлынула тишина — мертвая, звенящая, зловещая. Филюша молчал и готовился к самому худшему. Но страшный человек вдруг спросил совсем неожиданное:
— Скажите, а вы сколько отсидели?
— Сто двадцать один год, — твердо ответил Филюша, глядя прямо в глаза упырю.
И вдруг он заметил, что в этих пустых глазах затеплился огонек. Только не зеленый, как на допросе, а скорее аметистовый, как когда-то у матушки.
— В одиночке?
— В одиночке.
Дзержинский потер бледный лоб и вдруг заговорил глухо и быстро:
— А я всего одиннадцать лет. Из них в одиночке два. В Варшаве, в цитадели. Там из окна почти ничего не было видно, только неба немножко. Я от этого неба чуть опять в бога не уверовал…
— А я и без неба увер-ровал, — твердо сказал Филюша.
Председатель помолчал, а потом продолжил отрывисто:
— Каждый день товарищей на казнь уводили… А теперь я сам приговоры подписываю… Красным пером… А как же иначе? Иначе нельзя. Гидра-то наглеет с каждым днем. Кто защитит счастье будущей России? Кто?
Филюша ничего не ответил.
Тишина вернулась.
— А тебя как зовут? — вдруг совсем просто спросил Дзержинский.
— Фелицитат.
— Фелицитат. Счастливый… Я тоже счастливый. Феликс.
Он криво улыбнулся, а потом вдруг потянулся к клетке.