Читать «Детство Лермонтова» онлайн - страница 166

Доктор виновато улыбнулся и подивился своей неосмотрительности. Решили так: он скажет бабушке, что покупал эту коллекцию в Чембаре.

По счастью, Христина Осиповна не вслушивалась в беседу Миши с доктором. Обуреваемая воспоминаниями о своем счастливом детстве, она роняла крупные слезы на свое вязанье, тщетно пытаясь накинуть спущенные петли на спицы, и не могла успокоиться весь день.

Наговорившись, доктор выслушал своего маленького пациента, отменил какую-то сильнодействующую микстуру и хотел уходить, но Миша его неожиданно спросил:

— Скажите, пожалуйста, мосье Ансельм, вы раньше жили во Франции?

— Да, мой друг.

— А вы не замечали, там тоже крепостные крестьяне, ну, такие, как у нас?

— Нет-нет, мой друг, во Франции их нет. Там есть крестьяне и есть помещики, которые для разных работ нанимают крестьян за деньги. Скажем, они уславливаются так. Помещик говорит крестьянину: «Ты сделай мне такую-то работу, а я тебе заплачу столько-то. Хочешь — исполняй эту работу, а не хочешь — не берись»… — Доктор вздохнул. — Вот и приходится крестьянину соглашаться, потому что работу он может получить только у помещика. Ведь у помещика есть деньги, чтобы платить, а у крестьянина денег нет. Вот крестьянин и должен ему покоряться.

— А помещики бьют своих крестьян, как у нас?

— О нет!

— А вы, мосье Ансельм, какой француз: помещик или крестьянин?

Доктор опять вздохнул и задумался.

— Как тебе сказать?.. Я не помещик и не крестьянин, даже не настоящий француз, а французский еврей… О Мишель, зачем это все тебе знать?

Но от Миши не так-то легко было отделаться. Он потребовал от доктора объяснений, кто такие евреи, почему они живут в разных странах, почему они не могут быть помещиками и не имеют усадеб, а занимаются свободными профессиями.

Увлекшись, доктор стал рассказывать о талантливости своих соплеменников, о красоте их девушек, но Миша вовремя подал знак о том, что бабушка на пороге, и тот умолк.

— Что же ты плачешь, Христина? — с недоумением спросила Арсеньева. — Мишенька тебя обидел, что ли?

Но бонна с запинкой объяснила, что, пока Мишенька был занят разговором с доктором и ее услуги не требовались, она стала вспоминать свое детство и так погрузилась в воспоминания, что немножко поплакала.

— Все мы были маленькие! — сурово обрезала ее Арсеньева. — Поди-ка лучше умойся и попей гофманских капель, а то раскисла совсем. Видно, бессонные ночи сказываются.

Христина покорно вышла, Арсеньева же начала расспрашивать доктора, как здоровье Мишеньки, одобрила подаренную коллекцию, спросила, откуда она, сколько заплатил за нее доктор, и попросила его не уходить из комнаты, пока она не вернется. Миша и доктор молча ожидали возвращения бабушки, и та в самом деле вскоре вернулась с куском холста. Передав его доктору, она велела снести его в ткацкую, чтобы там сшили ему белье.

Доктор очень долго кланялся, благодарил, а бабушка, в свою очередь, очень одобрительно отозвалась о его лечении.

Довольно часто приезжал навещать Мишу Афанасий Алексеевич, рослый, плечистый, в сборчатом удобном казакине, с корзиной земляники из своих парников или с другими гостинцами для болящего. Он всегда был мил и любезен с Мишей, но мальчик упорно не хотел налаживать с ним добрые отношения, хотя знал, что его очень любили и бабушка и Мария Михайловна, да и он сам никогда ничего дурного от Афанасия Алексеевича не видел. Но Миша чувствовал, что бабушка хочет, чтобы он считал своим истинным отцом именно его, а не Юрия Петровича, знал, что бабушка в случае своей смерти желает назначить опекуном не настоящего отца, а своего обожаемого Фанюшку. Об этом как-то крикнул Юрий Петрович Арсеньевой, и мальчик запомнил его слова, хотя разобрался в них не сразу.