Читать «Рабыня Вавилона» онлайн - страница 129

Насыпь, усеянная галькой, круто уходила вниз. Отшлифованные водой камешки осыпались под ее стопой. Ламассатум поскользнулась и с шумом съехала вниз. По обе стороны шуршали ручейки. Ошеломленная, она глядела на круглую, луну. Берег с острыми тенями лежал у ее ног, а там чернели насыпи канала.

Ламассатум долго шла, луна катилась впереди; мысль о самоубийстве не оставляла ее. Тени сглаживались, обрывистый берег понижался, пока не стал пологим. Тростниковые хижины рыбаков подступали к самой воде. Здесь еще не завершился день, в питейном заведении гуляли, доносились крики и смех. Ламассатум хотела поскорее пересечь открытое место, освещенное луной, но вдруг остановилась. На песке, ни от кого не скрываясь, совокуплялись двое. Испуганно глядела она на белые, раскинутые ноги женщины и залитые ярким лунным светом ягодицы мужчины. То, что происходило на ее глазах, показалось Ламассатум оскорбительным, грубой ложью, замешенной на крови. Она юркнула за камни, и бурно и беззвучно разрыдалась, кусая руки.

Грязь бедняцких кварталов притягивала Адапу. Теперь он видел, что существуют в мире не только дворцы, роскошь и власть. Есть и другая жизнь, дрожащая от страха, нищеты, омерзения к себе. Незадолго до заката солнца Адапа пересекал по мосту Евфрат и оказывался в жилых кварталах Нового города, далеких от совершенства. Подолгу бродил в сутолоке улиц, пока не зажигались первые светильники в домах. Потом сидел на берегу, с тайной грустью обхватив колени, глядел, как рабы разбирают настил на мосту, и говорил себе, что вот, мост разобран, и нет возможности попасть домой, к нелюбимой женщине, которая его ждет. В двух направлениях шли корабли, задевая мачтами мокрые звезды. Он слышал, голоса корабельщиков, команды кормчих; полюбил вдруг эту неподвижность, это одиночество. Он мог бы просидеть так всю жизнь, глядя, как проплывают мимо дни. Адапа понимал, что ему никогда не стать прежним. В нем словно разом открылись все окна, сквозняк выдувал из него прошлое, саму память об истекших годах.

Теперь Адапа думал о многом, о таких вещах, которые раньше и в голову бы не пришли. Ведь прежде он был замкнут на науке, а в конечном итоге на себе. Никого не любил. И даже эта болезненная привязанность к матери, неизъяснимая нежность были эгоистичны. Когда она умерла, ему казалось, он перестал существовать. Это было фатальное заблуждение. Он так горевал, так искал ее, что пришла, наконец, Ламассатум. И жизнь началась. И жизнь кончилась.

Занятия в высшей школе Эсагилы стали ему в тягость. Древние языки — то, что раньше возбуждало его любопытство, — теперь вызывали раздражение. Что-то иное, новое, манило его, но что, Адапа еще не понял.