Читать «Осажденный Севастополь» онлайн - страница 331
Михаил Филиппов
Затем ряд бессонных ночей, постоянное вставанье к ребенку, который пищит, то требуя пищи, то от самого ничтожного давления какой-нибудь высунувшейся из матрасика соломинки, то неизвестно почему; эти последние случаи всегда страшно тревожили молодую мать. Ей тотчас казалось, что ребенок болен, и она беспомощно ломала руки, пока на выручку не являлась жена офицера или другая опытная женщина.
О графе Татищеве, да и всех других Леля перестала и думать. Какое ей дело до всех графов на свете, до общественного мнения, клеймившего ее ребенка именем незаконного? Она — его законная, бесспорная мать, это ее плоть и кровь, она счастлива, у ней есть кого любить. И он будет любить ее, когда вырастет. "Но в моряки его ни за что не отдам, — думала Леля, хотя сама страстно любила море. — Нет, не отдам! Я не хочу расставаться с своим сыном! Пусть лучше идет в гимназию, в университет… Милый, дорогой малютка, ты мой маленький студентик!"
И она потихоньку целовала спящего ребенка в лобик и в щечки.
VIII
В последние дни августа 1855 года жизнь на севастопольских бастионах стала невыносимою. С двадцать четвертого числа шла ужасная бомбардировка, то целыми залпами ядер, то разрывными снарядами. Над нашими батареями постоянно стоял столб пыли от взрыва бомб: казалось, неприятель собирается расстрелять все свои снаряды.
Севастополь затянуло пылью и густым дымом. Масса бомб попадала даже в бухту: сгорело несколько транспортов, загорелся было фрегат "Мария", но его потушили. Ракеты попадали и на Северную сторону. На Малахов было брошено несколько бочонков с порохом, взрыв произвел обвалы и ямы. Исправлять было невозможно при таком огне. У самой Екатерининской пристани взорвало от бомбы баркас с порохом, и взрыв испортил пристань. Неприятель несколько раз показывался в своих траншеях, но опять отходил назад.
У нас с минуты на минуту ждали штурма, несмотря на то Малахов был почти без войск. В ямах, образовавшихся от взрывов, в сорока шагах от Малахова, уже залегли французские стрелки.
Еще в среду 25 августа капитан-лейтенант Карпов писал главнокомандующему: "Курган пришел в самое крайнее положение и требует усиления в рабочих и в прислуге к орудиям. Если все оставят идти таким же порядком, то курган возьмут не позже пятницы".
Настала пятница — двадцать седьмое августа.
С утра началась адская канонада, но часам к одиннадцати стала ослабевать. В неприятельских траншеях было заметно движение войск, но на бастионах уже привыкли к этому и не обратили особенного внимания.
Орудийная прислуга расположилась отдохнуть и пообедать.
Николай Глебов, оправившийся от ран, находился на Малаховом кургане; старший брат его Алексей — на втором бастионе, а лейтенант Лихачев — на четвертом.
Несмотря на ужасы бомбардировки, Николай Глебов был в самом веселом расположении духа. Он любил, и его любили. Он уже сделал предложение хорошенькой сестре милосердия, дал себе клятву раз навсегда отказаться от прежней безобразной жизни и по окончании военного времени стать хорошим мужем и семьянином. Это было тем более достижимо, что он получил ее полное согласие быть подругой его жизни. При таких видах на будущее никакая бомбардировка не страшна. Лишь бы она, бедненькая, не заболела от чрезмерной работы в госпиталях! Глебов решил даже с согласия своей невесты, что, когда бомбардировка наконец прекратится, они обвенчаются тут же, в Севастополе, по примеру точно такой же свадьбы одного офицера с сестрою милосердия, бывшей в июле.