Читать «Полоса точного приземления» онлайн - страница 119

А облет «Окна» все тянулся. Каждый раз, когда позволяла погода (вернее, выдавалась нужная для этого задания непогода), то один, то другой из назначенных летчиков садился в подготовленную Лоскутовым и его мотористами машину, взлетал и начинал ходить по большому кругу. На последний заход включались обычные радиоприводные средства, чтобы, пользуясь ими и «Окном» одновременно, летчик мог бы выйти на полосу с более или менее приемлемой точностью.

Мнение летчиков оставалось практически неизменным. Раздавались голоса, что облет вполне можно было бы прекратить. Но поскольку это предложение уже обсуждалось и Евграфов продолжение облета санкционировал, «передокладывать» (существует такое, очень нелюбимое чиновным, да и не только чиновным людом понятие) никому не хотелось. Программа облета, как выразился Федя Гренков, была обречена на доведение до конца.

Соблюдая твердо установившуюся традицию, хорошо рисовавший Нароков (по формулировке Белосельского: «первая кисть аэродрома») готовил новогоднюю стенгазету. Строго говоря, это была даже не стенгазета - с разрисованным заголовком, передовой статьей и прочими приметами сходства с большой прессой, - а просто лист ватмана, на котором Нароков и все желающие, пусть менее искушенные в высоком изобразительном искусстве, рисовали, кто что хотел. Разумеется, в основном это были карикатуры. Творческие неудачи, постигавшие некоторых художников (в каком виде искусства есть гарантия от творческих неудач?), без особых переживаний заклеивались, а на образовавшихся заплатах рисовалось что-то заново. Достойное место занимали в этой стенгазете фотомонтажи и просто фотографии. Лучшей в предыдущей, выпущенной год назад стенгазете была единогласно признана фотография, присланная коллегам из Кисловодска пребывавшим в это время в отпуске Литвиновым.

Кисловодск зимой особенно хорош. Легкий морозец с утра и к вечеру, теплое солнце днем, свежий прохладный воздух - все, что требовалось для отдыха телесного, было налицо. Несколько хуже обстояло дело с отдыхом душевным. Компания как-то не подобралась. Книги в библиотеке санатория четко делились на те, которые читать не хотелось, и те, на которые была очередь, заведомо более длинная, чем санаторный месяц (в отличие от месяца астрономического длящийся, как известно, двадцать четыре дня). Играть в карты - сидеть в душном, прокуренном помещении долгие часы - тоже не хотелось. В предыдущем отпуске Литвинов примкнул было к преферансистам, но игра у него не ладилась, ему не везло, и он все время проигрывал (отдыхавший там же хороший человек латышский писатель Визбул Берце сказал в связи с этим про Марата, что он «долгоиграющий проигрыватель»). Делить одиночество с бутылкой коньяка Марат как-то не привык. Словом, было скучновато… Единственное, что оставалось, - это бродить. Малое седло, Большое седло, туристская тропа - все было многократно исхожено. В поисках новых маршрутов Литвинов однажды спустился с возвышенности, где располагался его санаторий, вниз, в город. Забрел на базар. И в восхищении остановился перед, как он, не найдя более подходящего определения, мысленно назвал, установкой рыночного фотографа. Установка эта представляла собой натянутый на раму холст высотой приблизительно в два и шириной в три метра. На холсте снизу был изображен видимый как бы с высоты птичьего полета Кисловодск: здание нарзанных ванн, вокзал, парк. Слева в углу - две вершины Эльбруса. В самом верху холста клубились пышные, похожие на взбитые сливки, округлые облака. А всю середину холста занимало изображение летящего самолета - старомодного, явно срисованного с какой-нибудь открытки двадцатых годов. Из фюзеляжа самолета по пояс - так что козырек кабины защищал от встречного ветра разве что его живот - высовывалась фигура летчика, держащего в руках почему-то совершенно автомобильный руль. Летчик был одет в соответствующее одеяние, на голове его красовался здоровенный шлем с поднятыми на лоб очками, а в том месте, где полагалось быть лицу, имелась овальная прорезь. Любой желающий мог за умеренную (правда, оказавшуюся при ближайшем рассмотрении не такой уж умеренной) плату зайти с тыльной стороны холста, просунуть голову в эту прорезь и сфотографироваться в столь шикарном летно-подъемном виде.