Читать «Полоса точного приземления» онлайн - страница 102
Марк Лазаревич Галлай
И вот Литвинов с Белосельским выруливают на старт. Аэродром уже покрыт снегом. Расчищены только взлетно-посадочная и рулежные полосы да приангарная площадка. На одной из полос, при сегодняшнем направлении ветра бездействующей, работает могучий снегоочиститель; он всасывает в себя снег и широким белым веером отбрасывает его в сторону, за пределы бетонки…
Летом аэродром с воздуха - это светло-серый, почти белый косой крест взлетно-посадочных полос на зеленом фоне. А зимой тот же крест кажется темно-серым - по контрасту с белизной поля, на котором он лежит. Но то - с воздуха. А пока Литвинов и Белосельский еще только рулят на старт. Ветер дует поперек рулежной полосы, и по ней, будто струйками, метет легкий снежок. Холодные кабины, в которые летчики усаживались четверть часа назад, быстро прогреваются - от компрессоров двигателей идет теплый воздух. Великое дело - рабочий комфорт! Действительно рабочий: когда тепло, обретают подвижность пальцы в тонких перчатках (толстые не годятся: сунешься к одной кнопке, а ткнешь заодно соседнюю!), исчезает скованность замерзших рук и ног. Даже стрелки приборов будто оживают. Была, видно, своя правда в словах одного из знаменитых полярных исследователей, кажется, Амундсена, что человек может привыкнуть ко всему, кроме холода…
Литвинов вспомнил открытые кабины самолетов, уже сходивших со сцены, но все же еще существовавших, когда он начинал свою жизнь в авиации. Утомительно тяжелые меховые комбинезоны. Унты из собачьего меха. Кожаный шлем и теплый подшлемник под ним. Маска на лице. Огромные - и все же ограничивающие поле обзора - летные очки; их резинка противно давит на затылок, но ослабить ее нельзя, чуть-чуть высунешься из-за козырька кабины - и плотный, очень вещественный поток встречного воздуха мгновенно сорвет очки. Спеленутый всем этим одеянием, летчик каждое движение рукой или ногой делал, преодолевая сопротивление собственного туалета…
А когда приходилось облачаться подобным образом летом, при полетах на большие высоты (восемь, девять, десять километров представлялись в то время большими высотами), на земле, пока усядешься в самолет, семь потов сойдет. И пока первые две-три тысячи метров наберешь, вся спина - в липком поту. На больших высотах это ощущение сменялось другим, вряд ли более приятным: влага на спине становилась холодной. А после выполнения задания, на снижении, те же очаровательные ощущения повторялись в обратном порядке… Оборотная сторона романтики!.. Впрочем, такие категории, как романтичность и ее менее возвышенные собратья - престижность и даже модность профессии, - весьма нестабильны. В последнем авиаторы имели возможность убедиться уже довольно давно. Вслед за ними - физики. Потом - биологи. Кто на очереди? Международники? Или, может быть, космонавты?..
…Подрулив к взлетной полосе, Литвинов запросил командный пункт:
- Затон. Я - ноль-четвертый. Прошу на полосу.
- Ноль-четвертый, подождите. Заходит ноль-семнадцатый… - ответил руководитель полетов и тут же для верности, ибо непринятая команда в подобной ситуации может обернуться большой бедой - история авиации знает случаи, когда садящийся самолет налетал на рулящего, со всеми вытекающими отсюда печальными последствиями, - добавил: - Как поняли, четвертый?